Хелен Творков - Навстречу миру [litres]

Я выполнял медитацию на открытом осознавании. По сути, любая медитация работает с осознаванием. Если мы утрачиваем его, мы не медитируем. Оно подобно кристаллу или зеркалу, которое отражает различные цвета и ракурсы: формы, звуки, и чувства – это все разные грани осознавания, которые существуют в его сфере. Или же вы можете рассматривать осознавание как гостиницу. Все виды путешественников проходят сквозь него – ощущения, эмоции… Здесь рады всем. Без исключений. Но иногда путешественник доставляет некоторые неудобства, и ему нужна особая помощь. Голодные спазмы усиливали чувство уязвимости, робости, отторжения, жалости к себе, и этому гостю по имени смущение требовалось внимание. Смущение, возможно, более тонкое чувство, чем гнев, но его влияние на тело почти так же велико.

Медитируя на той или иной эмоции, мы должны устойчиво покоиться на каждом ощущении, как делаем это в медитации на звук. Просто слушаем. Просто чувствуем. Без комментариев. Когда ум покоится на дыхании, это превращает его в опору для состояния осознавания, и то же касается гнева, неприятия и смущения. Сначала я постарался соединиться со смущением, которое сейчас преобладало в моем уме.

Где оно, и как оно проявляется в моем теле? Я чувствовал давление застенчивости в верхней части груди. Если бы у меня было зеркало, я бы, наверное, увидел, что моя грудь стала вогнутой – я выдвинул плечи вперед, пытаясь стать меньше, словно желая скрыться из поля зрения других.

Я испытывал смущение: оно давило на веки, словно на них положили плоские камни, не дающие открыть глаза.

Я чувствовал его в опущенных уголках рта.

Я чувствовал его обреченность в вялости кистей. На задней стороне шеи, когда оно толкало мою голову вниз.

Вниз, вниз. Чувство, что я качусь вниз. В Варанаси мне хотелось заползти в какую-нибудь дыру. Сейчас такой образ не приходил мне на ум, но ощущения были схожи – мне хотелось стать меньше, занимать меньше пространства, я не чувствовал себя достойным жить на земле.

Сначала я сопротивлялся этим чувствам, и мне пришлось сделать их объектом своего осознавания. Тогда я смог работать непосредственно с ощущениями в теле. Они не нравились мне. Сначала я чувствовал себя плохим. А теперь вдобавок чувствую себя плохо из-за того, что чувствую себя плохим.

Постепенно я привел каждое ощущение в гостиницу осознавания. Я отпустил сопротивление, отпустил негативный настрой и постарался покоиться в чувстве того, что я – маленький, нелюбимый и недостойный. Я принес эти чувства в свой ум – в большой ум осознавания, где они стали маленькими. Подобный гостинице ум осознавания вместил чувства, в том числе подавленность и незащищенность, и стал больше, чем все они вместе взятые, подчеркивая их незначительность и меняя соотношение между умом и чувствами.

Я делал это в течение нескольких часов. Я умирал от голода, но был рад, что чувствую себя плохо. Это ощущение было лишь еще одним гостем, еще одним облаком. Не было никаких причин просить его уйти. Мой ум теперь мог принять его, и возникающее из этого принятия отчетливое физическое чувство удовлетворения наполняло мое тело.

Жарким летним вечером в Кушинагаре мало что происходит, рестораны закрываются рано. В течение всего дня я пил только воду. Ручка колонки была довольно длинной и находилась далеко от крана. После того как я опускал ее вниз, мне приходилось быстро бежать к самой колонке, чтобы поймать воду. Это был мой личный тренажер. Около семи часов я подошел к ресторану и встал у двери кухни. Рис и дал, который не доели посетители, соскребли в горшок, стоявший на прилавке. Ничего другого не было. Официант сгреб немного остатков в миску для меня. Все остальное скормят собакам. Я ел, стоя у двери, – ничего вкуснее я не пробовал даже в пятизвездочных отелях.

Я вернулся в рощу у внешней стены ступы кремации. Когда вечерний свет угас, я расстелил свою накидку и лег на спину. Мне не до конца верилось в происходящее – моя первая ночь под открытым небом. То, что я потратил последние деньги, не прошло даром. Страховочная веревка, которая могла бы вытянуть меня обратно к безопасности, еде и крову, порвалась. Теперь я находился в свободном плавании. Я не мог позволить себе отвергать что-либо. Ни еду, которую мне дали, ни кровать, которая у меня была. Мое путешествие началось с подготовки. Я начал все заново, когда уехал из Бодхгаи, еще раз заново, когда сел на поезд, и снова заново, когда сел на каменный пол вокзала в Варанаси. Теперь я думал: «Это настоящее начало. Спать под открытым небом, в одиночестве, на земле, выпрашивать еду. Я мог бы умереть здесь, и никто бы не узнал» .

Всю жизнь я постоянно находился рядом с другими, но не осознавал ту степень защиты, которую они обеспечивали. Я понимал, что обязанностью некоторых людей было заботиться обо мне. Теперь я видел, как они все вместе образовывали плотный щит вокруг меня. Я также осознал, что не до конца понимал, как работает этот щит, пока не лишился его – больше не будет пальто зимой и зонтика летом.

Несмотря на стремление быть самодостаточным, мои первые дни, особенно в Варанаси, наглядно показали, что я принимал свою жизнь как должное. Впервые я гулял один, один поехал на поезде, заказал еду и ел в одиночестве, смеялся в одиночестве. Я чувствовал себя таким далеким от своих защитников, и казалось, будто с меня содрали кожу – лишили даже самого тонкого покрова.

Отсутствие этого щита раскрывалось постепенно. Тот чрезвычайный дискомфорт, который я испытал на вокзале, дал мне ключ к пониманию. Хотя дневные прогулки в Кушинагаре были очень расслабленными, подспудно я все равно ощущал смущение и уязвимость. Теперь, в мою первую ночь под открытым небом, подводные течения стали походить на прилив. На меня давило одиночество, ощущение того, что я нахожусь очень далеко от зоны безопасности и совершенно незащищен.

Я принимал этот невидимый щит как должное и не мог увидеть его. Это то же, что принимать как должное воздух, и потом внезапно оказаться в комнате без кислорода. О да, я понимаю, это элемент, от которого зависит моя жизнь. Я вступил на странную землю, чужеродную территорию с совершенно другими условиями. Я страстно желал, чтобы она была дружелюбной, но она таковой не была, и я не мог нащупать почву под ногами. Я вспомнил свою кровать в гостинице и тосковал по ней больше, чем по более комфортной кровати в Бодхгае. Лишенный защиты, важность которой я тогда не осознавал, я всматривался в темноту как моряк, ищущий путь домой. Я хотел оставить в прошлом этого плохо приспособленного для жизни человека, эту рыбу, вытащенную из воды, которая не годилась даже для того, чтобы делить общественный парк с дворнягами. Земля не принимала мое тело. Его форма – неправильная, его запах – неприятный. Но тем не менее я отказался от возможности выбора, и вот я здесь.