Хелен Творков - Навстречу миру [litres]

Если я упущу возможность полностью пробудиться и в бардо умирания, и в бардо дхарматы, интересно, с чем я столкнусь в бардо становления? Я почти уверен, что именно это имел в виду мой брат-монах, когда говорил, что он готов.

Едва ли я мог лучше подготовиться к этому промежуточному состоянию, чем сделал это за последние пару недель. Но весь мой опыт пребывания между одной жизнью и другой – между состояниями ума, между физическими местоположениями, между тем, что у меня есть дом и нет дома, между тем, что я никогда не был один, и тем, что я теперь совсем один, – все эти резкие переходы происходили в рамках этого тела. Ум промежуточного состояния был привязан к этой материальной форме. В бардо становления у него не будет основы в виде грубого физического тела. Сосуд исчезнет. Останется только ментальное тело, форма, сотканная из света, которая будет постепенно становиться все более похожей на то, какой она была до смерти.

Этапы развития сознания в бардо становления – такие же, как и в этой жизни. Но тексты объясняют, что ум, освобожденный от физического тела, в семь раз чувствительнее ума, пребывающего в теле. Ум, освобожденный от тела, может видеть дальше, слышать гораздо более отдаленные звуки, пересекать пространство в любом направлении, не испытывая ограничений силы тяжести. Ясность нашего восприятия в семь раз сильнее, чем в обычной жизни, – но то же верно и в отношении наших вызванных страхом реакций. Если я отпряну от ужаса, столкнувшись с громкими звуки и волнами, похожими на чудовищ, тогда меня выкинет из этого бардо. На этой стадии тело больше не может фильтровать содержание ума, и мы возвращаемся в колесо сансары, где перерождаемся в одном из миров. Цикл неведения начнется заново, и в то же время, как и всегда, будут присутствовать возможности для пробуждения. Но если мы распознаем, что находимся в бардо становления, то сможем сами решать, каким будет наше следующее рождение. Карма в этот момент оказывает сильное влияние, но все-таки это не предрешенность судьбы. Мы словно перья на ветру, нас крутит и бросает туда-сюда, и наше восприятие стремительно меняется. В то же самое время мы ищем свое следующее тело, надежный дом, в котором можно принять прибежище. И пробуждение к осознаванию этой ситуации дает нам возможность выбора.

Что происходит со мной, когда я лежу, привалившись к внешней стене ступы кремации? Я уверен: осознавание не умирает. И да, моя тренировка достаточно сильна, чтобы распознать ясность и пребывать в осознавании. Я целиком полагался на свою тренировку ума. Со мной все будет хорошо . А потом снова возвращался страх, проникая в каждую мысль, определяя каждый образ, предсказывая мою судьбу. Я больше не заблуждался относительно своего состояния. Я умирал, колеблясь между страхом и уверенностью. Образы матери и других членов семьи, друзей, учеников проносились мимо меня – беспорядочные и искаженные, как рваный фотоальбом. Бодхгая, Наги Гомпа, Нубри с летними цветами, бабушка, умерший отец, любимые мастера… Я хотел, чтобы все они сейчас были со мной, направляли и утешали меня. Я хотел ухватиться за них и закричать: «Пожалуйста, останьтесь со мной…» , но они уплывали прочь, как призраки.

«Вот как все будет в бардо становления, – подумал я. – Ты крутишься вокруг своих друзей и членов семьи, пытаешься говорить с ними, общаться с ними, но они не видят тебя. Ты еще не понял, что умер, и не понимаешь, почему твои близкие не реагируют на твои призывы. В каком состоянии мое тело находится сейчас, когда болезнь почти уничтожила меня? Может быть, я даже более мертв, чем они. Может быть, поэтому они не слышат меня.

Кто мертв и кто жив… и что мне делать?»

В ошеломляющей паузе замешательство сконцентрировалось в одной точке. Я вдруг вспомнил, что знаю наизусть телефон одного монастыря в Непале и одного в Индии. Телефонный звонок за счет вызываемого абонента мог бы запустить спасательную операцию. Я мог бы попросить одного из смотрителей индуистского храма на другой стороне ступы сделать звонок. Ведь сейчас каждый носит с собой сотовый телефон.

Как чудесно, что можно принять такое решение. Сразу же исступленная гонка воспоминаний и видений, страхов и желаний слилась в один единственный вопрос. Звонить или нет? Это было бы так просто. Вскоре я стал спрашивать себя, что означал бы мой звонок – поражение или принятие? Но кто потерпит поражение, и кто что примет? Кто умрет или выживет? Все снова начало вращаться на большой скорости, мысли скакали с одного на другое, никуда не вели, крутились в нерешительности. Первоначальное облегчение уступило место взбудораженности, вызванной необходимостью выбрать между двумя решениями.

Возможно, как тот молодой монах не мог оторвать глаз от монеты, так и я не могу отпустить свое прошлое. Но мои привязанности были положительными: обучение медитации и забота о подрастающих монахах. Родственник моего отца, увидев монету, боролся с жадностью и богатством. Есть ли разница? Для того, чтобы стремиться к такому уму, какой был у Патрула Ринпоче, нужно оставить все привязанности. Я еще раз вспомнил ту историю, задаваясь вопросом, мог ли мой отец иметь в виду отсечение привязанности к моей фактической жизни – к этому телу.

Я не мог решить, что делать, и эта неуверенность зрела, как шторм, облака становились все более темными и зловещими. Я не хочу умирать. Да, я тренировался ценить все, что возникает – хорошее, плохое или нейтральное, – это лучшая практика. Но мой обет спасать всех существ относится и ко мне самому. Если я попытаюсь спасти эту жизнь, значит ли это, что я убегаю от принятия? Но о какой жизни я говорю – этом грубом физическом теле, которое однажды должно умереть? Это ли значит спасать всех существ? Наверное, нет, ведь мы не медицинские работники; мы хотим спасать физические жизни, чтобы существа могли распознать свою неотъемлемую мудрость и познать бессмертную реальность нерожденного осознавания. Это обет бодхисаттвы: спасать всех существ от неведения, заблуждения и ошибочного представления о том, что причины страдания – внешние явления, и приводить их к постижению их собственной мудрости. Вот что я смогу делать, если продолжу жить. Но тексты по бардо говорят, что нет лучшей возможности для абсолютного распознавания просветленного ума, чем умирание. Как же я могу повернуться к ней спиной? Если я даже пропущу первую возможность просветления в момент умирания, у меня есть второй шанс в бардо дхарматы…

Дхармату иногда называют таковостью, или реальностью. В рамках этой жизни смерть маленького «я» пробуждает нас к таковости этой жизни, к явлениям и объектам как они есть: неосновательным, непостоянным и взаимозависимым. Мы перерождаемся в таковости со смертью цепляющегося ума. В бардо дхарматы мы вступаем в реальность после того, как физически умираем.