Пат Инголдзби - Особое чувство собственного ирландства [сборник эссе]

От торговцев недвижимостью легче не делается. У них в витринах полно цветных фотографий домов на продажу. Но паутина никогда не включена. Глянцевые журналы и того хуже. Они вечно показывают нам интерьеры домов всяких знаменитостей. Никаких там паутин. Неудивительно, что многие из нас тянутся к метлам. Но все, больше не буду. Налагаю на ту паутину охранный ордер. Пожелаете купить мой дом — придется подписать торжественное обещание не возмущать ее. Иначе сделка не состоится.

Зашел вчера ко мне в гости один мой друг. Мы сидели в доме, и время от времени маленький черный предмет подскакивал на ковре. Я точно знал, что это. Чуть погодя их стало три. Скачут и скачут.

Друг тоже наверняка заметил, но держался очень вежливо. Мог бы сказать: «Без обид, но какие-то живые штуки прыгают по ковру вот буквально сейчас». Но не сказал. Мы сидели и беседовали. Может, потом он пошел домой и проговорился жене, что у меня дом скачет. Надеюсь, не проговорился.

Думаю, это блохи-эксгибиционистки, и жизнь им не мила, пока не опозорят меня. Весь день, бывает, просиживаю дома один, и ничто не шелохнется. Может, отдыхают. Но как только мой порог перешагивает какой-нибудь посетитель, они, наверное, перешептываются: «Эй, у нас гости. Чур, я первая прыгаю».

На котов я зла не держу. Понимаю, что они это не нарочно. Им эти попрыгунчики дороги не больше, чем мне. Вполне уверен, что мои коты не ходят по ночам состязаться, кто притащит в дом больше.

Я купил здоровенный мешок специального порошка и прогулялся по дому, словно библейский селянин, разбрасывающий семена по своей земле. Когда белая дрянь осела на ковре, возникла театральная тишина, какую можно было чуть ли не услышать.

Внезапно блохи принялись подскакивать так высоко, что, я уж было подумал — и обратно-то не упадут. Не знаю, что там такого в порошке, но подозреваю — какие-то амфетамины. Черненькие штучки чиркали по воздуху. И вертикально вверх они прыгали, и делали сальто назад, мне все это напомнило мексиканские прыгающие бобы. Я молился, чтоб ради всего святого никто не позвонил в дверь.

В детстве блоха всегда была одна. Мы держали трех котов, но блоха всегда была только одна. Простыни и одеяла мы обыскивали с воодушевлением охотников на бенгальского тигра. Когда блоха оказывалась поймана, мы все ликовали и обнимались.

У меня же их миллионы. Началось все, может, и с одной, но она даром не теряла времени и распустила слух. «Все сюда, скорые ребятки. Тут великолепный дом. Хозяин сыплет порошок на ковер, от него скачешь втрое выше. Через недельку вы себя не узнаете».

Надо отдать им должное. Они пока ни на кого не запрыгивали. Если когда-нибудь запрыгнут, я очень обижусь.

Не вымой я пол в кухне — никогда б не узнал про 109 миллионов свиней. Я раскладывал по полу газету, пока он сох. И вот пожалуйста — сижу на мокром полу, совершенно лишившись дара речи. «Поголовье свиней в ЕЭС достигло 109 миллионов». Вот что я прочел. Открыл рот, собираясь сказать «батюшки светы», но ни слова не прозвучало. Да тут свиней хватит, чтобы заполнить все до единого футбольные стадионы в Европе. И все кинотеатры тоже бы заполнились, и все равно прорва осталась бы снаружи. Наверняка это даже неточные цифры. Уверен, что, подсчитав численность свиней, просто округлили показатель до ближайшего миллиона. Наверное, так свиней и считают.

Где же они все? Я расспрашивал студентов, побывавших летом в Европе повсюду, и студенты ни одной свиньи не заметили ни разу. Где свиней держат? Почему не пасутся они в полях, фыркая, копая рылом и в свое удовольствие валяясь в грязи? Вот чем обычно заняты свиньи. Последний раз я видел свинью в Ирландии в 1983 году. Вел прямой радиоэфир из свиного загончика в живом уголке Дублинского зоопарка, пока свинья не сжевала микрофонный шнур и не отключила меня от эфира. На нее зла я не держал точно. Встань она у меня в кухне и расскажи всей стране о том, как я живу, я б тоже, наверное, отжевал ей шнур.

Последний месяц я катался по всему острову на автобусах и поездах и ни единой свиньи не заметил. Высовывал голову из окон поездов и слушал очень внимательно. Хотел улучить возможность обратиться к полному вагону попутчиков и сказать: «Тс-с! О-о! Насладимся же звуками восторженного хрюканья!» Покамест мой поиск остается бесплодным.

Согласно газете у меня на полу в кухне, ныне в 26 странах существует 1, 4 миллиона поросят на убой. Имейте в виду: газета от 27 апреля прошлого года, а потому Бог знает сколько еще поросяток с тех пор народилось. Пусть же выпустят их на волю, взываю я к нашим свиноводам. У нас в полях навалом коров, овец и лошадей. Чего вы боитесь? Думаете, свиньи полезут на деревья и свалятся оттуда? Может, Эр-тэ-э могло бы показывать нам каждый вечер в конце программы по новой свинье и сообщать нам ее кличку. Я бы после такого шел спать счастливым.

Смотреть было невыносимо. Мусорщики поднимали здоровенные пластиковые мешки, набитые мусором, в кузов грузовика. Громадные металлические зубы стискивали и перемалывали несчастные беззащитные мешки в труху. Мысленно я слышал, как они визжат: «Аййй!» и «Ррры!» Что-то во мне молило о пощаде. «Эй, ну вы чего, ребята, ужас что творите с доверчивыми мешками для мусора». Но потом вспомнил, как повел себя человек в пабе, когда я заговорил от имени бутылок из-под виски.

Не мог от них глаз отвести. Бутылки с водкой, виски и джином висели над баром вниз головой. Я сидел и думал о том, каково нам было много лет назад, когда мы стояли на голове. Вся кровь приливала вниз, и за веками появлялись цветные точки. Вот я и обратился к бармену. «Бутылкам, наверное, отвратительно. Виски давит им на крошечные мозги, и одному Господу известно, что они там себе видят». После этой реплики бармен беседовал со мной нежным осторожным тоном, с каким обращаются к тому, кто возникает у вас на пороге с безумным взглядом и бензопилой.

Я не виноват. Когда сам я собирался подбросить в огонь угля, мой брат заходился в истерике. Говорил, что я ломаю счастливые семейки угольных глыб. Обзывал меня массовым убийцей. А когда я хотел положить ложку сахара в чай, брат прочувствованно рассказывал о малюсеньких кристалликах, о том, как они хнычут, понимая, что им пришел конец.

Я до сих пор извиняюсь перед конвертами, прежде чем их вскрыть. Стараюсь не слышать, как кричат «Аййй!» малютки-«гермесеты» [78] «Hermesetas» (осн. 1932) — швейцарская торговая марка подсластителя. перед тем, как я роняю их в кипящий кофе. Сигарету во рту держу часами, прежде чем решаюсь ее прикурить.

В пору моей работы на траулерах в Шотландии меня то и дело увольняли. Когда мне казалось, что никто не видит, я выкидывал крабов и креветок обратно в море, не успевали мы их выловить. Я считал очень важным бросить их обратно как можно скорее, потому что иначе не отыскать им своих мам и пап.