Пат Инголдзби - Особое чувство собственного ирландства [сборник эссе]

Я рассказал ей, что иногда иду по тротуару и вижу человека, склоняющегося над открытой решеткой возле паба. Он опускает туда бочку. Я иду мимо, и у меня возникает зверский позыв толкнуть его попой. Позыв это безответственный, и мне за него очень стыдно. Совсем не похоже на меня. Помню, как много лет назад стоял на коленях в исповедальне. Слышал, как за перегородкой напряженно шепчутся. Время от времени голос священника возносился на шесть октав, и ты тогда просто умирал от желания узнать, что там происходит. И тут откуда ни возьмись — третий тихий голосок, зашептал на ухо. От голоска попахивало серой, и у него были рожки и заостренный хвост. «Давай… прислушайся… приложи ушко к перегородке… никогда не угадаешь, что услышишь». Тут вдруг четвертый голос. «Если перегородка внезапно отъедет и тебя поймают, будешь отлучен от церкви не сходя с места». И вот стоял я на коленях и попеременно запихивал в слуховые проходы и выпускал оттуда мочки ушей. Так звук получался искаженным и я не мог разобрать ни слова.

Откуда эти порывы берутся, непонятно. Одного моего друга совершенно выводит из себя тишина. Ему всегда кажется, что она подзуживает его разразиться песней или дикими воплями. Ему пришлось отказаться от походов в церкви, публичные библиотеки, музеи и Национальный концертный зал [148] Национальный концертный зал ( ирл . An Ceoláras Náisiúnta, с 1981) — главная концертная площадка Ирландии для классической музыки. .

Я сидел с ним рядом на симфонии Малера, когда он напряженно шепнул, что тишина вынуждает его во всю мочь затрубить туманным горном. Все было мировецки, пока он об этом не заикнулся. Мне хоть бы что. Но пришлось в спешке покинуть зал: как только он мне так сказал, я тоже ощутил это желание.

Вот в чем вся незадача с подобными позывами. Их подцепляешь от других.

Вчера я купил шестнадцать швейных иголок, потому что у меня оторвалась от пальто пуговица. Девушке в магазине сказал, что мне нужна одна иголка и примерно шестнадцать дюймов черной нитки. Она повела себя очень мило. Хохотать не стала, ничего такого. Сказала, что когда-то ее бабушка покупала чай на развес, одну штуку «Жимолости» [149] «Woodbine» (с 1888) — британская марка сигарет, ныне производится компанией «Эмпириал Тобакко». и одну спичку. Но теперь все продается упаковками. Поэтому мне достались пятнадцать не нужных мне иголок. По дороге домой я познакомился с таксистом, у которого оказалось девяносто девять дюбелей. Сказал, что они у него по всему дому. А тоже нужен был всего один. От этого мне полегчало.

Хотел купить пару шнурков для своих походных ботинок. «Какого они цвета? — спросила девушка в магазине. — Шамуа?» В точности такое произношение в фильмах у инспектора Клузо [150] Жак Клузо — старший инспектор французской полиции, главный герой серии кинокомедий (с 1963) британского режиссера Блейка Эдвардза о Розовой пантере; его роль сыграл Питер Селлерз. . Я честно подумал, что она перешла на французский. «Што муа?» — переспросил я. Она помотала головой. «Нет, — отозвалась, — шамуа». Мы перекинулись этими словами раза три или четыре, и она спросила, причем тут «муа». Я объяснил про Клузо. Спросил, почему она говорит о себе по-французски. Девушка ответила, что имела в виду цвет «шамуа». Должен существовать более простой способ закупки шнурков.

Собрался купить себе джинсы. В общей примерочной оказался впервые. Молодой парень рядом со мной все глядел на мою ногу. «Надеюсь, вы не обидитесь, Пат, но шрамище у вас будь здоров». Я выложил ему честную правду. Упал в Шотландии с причала в трюм траулера, набитый живыми креветками.

Человек рядом со мной тоже был в трусах и с голыми ногами. «А это вам как?» — спросил он, выставляя вперед левую ногу. Мы вдвоем оглядели ее. «Мы с братом рубились в детстве старыми штыками», — пояснил он.

Мы оба согласились, что у него шрам несравнимо лучше моего. Хозяин шрама остался в восторге от себя.

Молодой парень, видимо, решил, что пора и ему показать кое-что. Явил нам следы от шиповок сзади на ноге — с матча на прошлой неделе. Тут в примерочной возник еще один человек с новой парой брюк, тот сдернул с себя трусы и показал нам свой шрам от аппендицита. Мы были единодушны. Вот это красотища.

Показывают ли женщины друг другу что-нибудь в общих примерочных? Если да, то что? Пока не введут смешанные примерочные, мы, наверное, и не узнаем.

Добивают меня не те передряги, что велики. Годы жизни у меня отнимают как раз сочетания передряг мелких и зловредных. Это голоса у меня в голове, бунтующие всякий раз, когда я приближаюсь в супермаркете к стойке с развесными сладостями. «Давай… быстро… никто не смотрит. Катись мимо как ни в чем не бывало и цапни розовую зефирку, они клевые». «Дурак ты совсем. Там небось невидимый луч поперек зефирного отсека. Сунешь руку — и зазвенит сигнализация, и синие огни замигают, и будет тебе позор». «Чепуха. Кому какое дело до маленькой зефирки. Ты подумай, сколько здесь тратишь. В худшем случае это простительный грех… тебя и близко ни к какому Аду не отправят из-за него». «Ни с места. Допустим, у них там в конторе куча телеэкранов, и в них смотрят специально обученные наблюдатели. Протянешь руку к этим сладостям — и тебя сразу прожектор высветит. А следом металлический голос загремит: „ЭТОТ МЕЛКИЙ ХУЛИГАН СОБРАЛСЯ СТИБРИТЬ РОЗОВУЮ ЗЕФИРКУ!“» Такое напряжение я выдержать не могу. Я действительно украл однажды конфетку, и оказалось, что не в силах расслабиться, пока не съем улику. Катил себе дальше свою тележку по супермаркету и ощущал вкус розовой совести во рту.

Не знаю, откуда берутся эти голоса. Иногда выступаю по телевизору, и самообладание мне рушит тихий докучливый шепот у меня в голове. «Эй ты, да, ты, мистер Круть. Вообще не имею в виду, что так оно и есть, но допустим, что у тебя ширинка сейчас расстегнута!» Первый порыв — скользнуть рукой вниз и молниеносно проверить, но перед миллионом людей, следящих за каждым твоим движением, так себя не ведут. Голос «расстегнутой ширинки» я в силах терпеть, когда прогуливаюсь по Графтон-стрит, потому что всегда можно метнуться ко входу в какой-нибудь магазин, но перед тремя камерами не спрячешься.

Иногда я сижу в автобусе и вижу на тротуаре кого-нибудь знакомого. Мы оба машем друг другу, и автобус трогается. Но вдруг тормозит на светофоре, ты чувствуешь, что знакомец-то догоняет, и думаешь такой: «Ох господи, придется еще разок помахать». И вы оба неловко машете друг другу повторно, и автобус едет дальше. Но вот вы застреваете в пробке и думаете: «Ну нет… в третий раз ну совсем никак… давай, автобус… двигай… догоняет!»