Пат Инголдзби - Особое чувство собственного ирландства [сборник эссе]

Своих имен они не называют никогда. Людей, с которыми разговариваешь, ты не знаешь. Должно быть, в государственных министерствах работают тысячи. Уверен, они называют друг дружку по именам, когда беседуют между собой. Совсем другое дело, когда им звонишь ты. Голос коммутатора произносит: «Перевожу вас на Справку». Не успеваешь сказать: «Погодите минутку, нет на всем белом свете таких имен — Справка», — тебя уже переключили. Голос говорит: «Здравствуйте, Справка». На этом этапе у тебя спрашивают твое имя — ну хорошо. Всегда говорю так: «Меня зовут Пат Инголдзби — с кем я разговариваю?» Обычно возникает пауза. «Кхм… это Справка». Мило и безопасно это — сидя в здоровенной государственной конторе, сообщать людям, что тебя зовут «Справка» или «Сноска». За руку не поймаешь. Можешь хоть совершеннейшую ослиную грыжу вытворить из того, чем сейчас занят, и никто не догадается, кто ты. «Здравствуйте, я был на проводе с вашим министерством несколько минут назад, и сотрудница, занимавшаяся моим вопросом, попросила побыть на линии, а сама ушла, и меня так заколебало висеть на телефоне, что я положил трубку и звоню заново». «С кем вы разговаривали?» — «С кем-то, кто представлялся Справкой. С кем я сейчас разговариваю?» — «Вы опять дозвонились до Справки». «Черта с два. Никакая вы не Справка. Ее голос я узнаю где угодно». Чего они боятся? Существует ли официальное указание в государственных министерствах, предписывающее узнавать как можно больше о звонящем, но, ради всего святого, не сообщать ему свое имя?

То же самое происходит, когда звонишь в больницу, и звонок переводят в отделение. «Здравствуйте, медсестра Неразбери-поймешь слушает». Свое имя они произносят так быстро, что ты понятия не имеешь, с кем разговариваешь. Возможно, именно этого они и добиваются.

Коммутаторы хуже всего. Они скрываются под завесой анонимности и проделывают с тобой ужаснейшие телефонические штуки. Телефонистам должно быть законодательно предписано сообщать свое имя медленно и разборчиво, когда отвечают на ваш звонок. Так вы будете точно знать, кто морочил вам голову сбесившейся записью «Зеленых рукавов», у которой нет конца. Вы имеете право — не отказывайтесь от него. Начинайте спрашивать имена. Это большая веселуха, когда освоишься.

Совсем не тому учились мы в начальной школе [189] В Ирландии в начальной школе учатся дети в возрасте от 5 до 13 лет. . Девочки занимались вязанием и шитьем, потому что привыкали знать свое место. Мальчики же садовничали большими тяжелыми лопатами и вилами. Вот как оно собиралось быть. Нам незачем знать о шитье, стряпне или штопке носков. Это — для девочек, а мы тем временем чтоб занимались суровыми мужскими делами.

Теория выглядела просто. Живешь дома, пока не женишься. Так за всем приглядывает мама. Далее происходит прекрасная непрерывность: мама передает штопальную иглу твоей жене. Происходит церемония, подобная той, что с Олимпийским огнем — или как с палочкой в эстафете. Затем начинается брак, который длится вечно. Это оставляло за тобой право задавать вопросы вроде «Где мой ужин?» и «Куда ты положила мои чистые носки?»

Мой брак длился не вечно. После развода я усвоил множество ярких уроков домашней экономики. Теперь понимаю, почему мать мыла полы в кухне старыми рубашками. Пуговицы превосходно отколупывают присохшую кошачью еду. Соображай производители рубашек, что к чему, они бы увеличили свои продажи вчетверо. «Рубашки, специально разработанные для разведенных мужчин, у которых что только ни налипает на полу в кухне. Каждая рубашка укомплектована съемной щеткой, пристегиваемой к подолу».

Меня больше не удивляет количество чужих носков, обнаруживаемых в гладильном чулане. Носков, которые сам я совершенно точно не покупал. На прошлой неделе обнаружил бюстгальтер, определенно не принадлежащий никому из моих знакомых. Кажется, так случается в прачечной. Происходит эдакое перераспределение одежды — очень увлекательно, поскольку никогда не знаешь, что найдешь в своем черном пластиковом мешке, когда окажешься дома.

Все девочки в нашей начальной школе посещали занятия по стряпне. Нам же было недосуг: мы слишком прилежно занимались пилкой дерева и заколачиванием гвоздей. Хотел бы я знать, сколько тех мальчишек теперь тратит половину времени жизни на телефонные заказы курицы карри в кулинариях на вынос. Я — трачу.

Всем нам преподавали красноречие. Я выучил, как спрашивать пижонским тоном: «Обшиваете ли вы яхты медью, сёр?» И как отвечать тем же хорошо поставленным голосом: «Нет, я покрываю алюминием, мадам». Многие долгие часы потратил я на прогулки по верфям, ища возможности задать кому-нибудь этот вопрос. До сих пор не встретил никого, кто хоть отдаленно похож на человека, обшивающего яхты медью. Или покрывающего их алюминием.

Со вставными челюстями одна беда: вынимать их можно лишь наедине с собой. При виде вставных челюстей не убегают с воплями прочь только медсестры и стоматологи. Любая медсестра мужественно выстоит даже перед легионом верхних и нижних, даже если они выстроятся на полке и станут на нее скалиться.

Ты и сам от них не в восторге. У тебя даже в мыслях не было говорить: «Слов нет… я без ума от твоих вставных зубов, уж до чего они тебе идут. Как они справляются с яблоками и твердыми грушами?» Может показаться, что в этом нет ничего такого. Никто не пострадает. Но никогда не пускайтесь в серенады насчет вставных зубов других людей. Они вам за это спасибо не скажут.

Я считаю, что в любом ресторане, достойном так называться, на полу под каждым посетителем должна быть кнопочка. Если посетитель чувствует внезапную потребность выхватить зубы изо рта, он просто нажимает на кнопку и активирует учтивую сирену. Все ее слышат, но никому не известно, кто сирену включил. Именно так и должно быть. Затем все посетители зажмуриваются и сидят с закрытыми глазами, пока не раздастся отбой тревоги. Это оставляет уйму времени на то, чтоб выковырять виноградные косточки, пока публика не открыла глаза. Чин чином.

Думаю, надо обустроить некий Протезный прайд. Политики, знаменитости, светские обозреватели, кинозвезды и телеведущие — пусть все они подадут нам пример, гордо заявив: «Мои зубные протезы дали мне повод начать новую жизнь. Батюшки, вот здорово было б, если б вы могли заглянуть ко мне в уборную ночью. Вот бы порадовалось ваше сердце. Мое радуется, это точно».

У меня вставные челюсти не выскакивали ни разу и до удара ни одного невинного прохожего не довели. Но были к тому очень близки. Через некоторое время осознаешь, какие стихотворения подвергают аудиторию наибольшему риску, и, исполняя их, отходишь на сцене в сторонку. Тогда, если случится худшее, челюсти просто улетят в кулисы.