Раиса Мессер - Жизнь и книги Льва Канторовича

Л. Канторович стремился проникнуть во внутренний мир диверсанта, духовно противопоставить грубой силе интернациональное братство рабочих, антифашистов, коммунистов. Такова была благородная задача. Но раз­ведчик оказался плакатным. Он бесцеремонен, нагл и слишком неосторожен. Последнее, кстати, было замет­но и в поведении диверсанта из «Врагов», который по­зволяет себе запеть японскую воинственную песню. До­вольно анекдотически выглядит и резидентка в Ленин­граде, бывшая преподавательница немецкого языка бывшей немецкой гимназии. Трудно представить себе, как госпожа Шафф разбирается в неких «полусекрет­ных проектах» своего воспитанника. Создание антисо­ветской группы именно этой дамой, да еще по нацио­нальному признаку (одни немцы), отражало не только реальные факты жизни 30-х годов, но и определенную ограниченность взгляда на социальное и национальное, которую Канторович отвергал в рассказе «Враги». Что­бы как-то устранить этот крен, писатель ввел в рассказ антифашиста Вилли, с которым вражеский лазутчик Франц Гетцке быстро расправился.

Рассказ довольно велик по объему. Действие про­исходит на корабле, в порту, на ленинградских улицах, в Финском заливе, на границе, через которую развед­чик хочет уйти из нашей страны. Событий тут на целую повесть; но остается ощущение беглости, поверхностно­сти. Так обрисована международная политическая атмосфера второй половины 30-х годов. Так выглядят «анкетные» биографии персонажей, например старого немецкого матроса Курта. Он с мальчишеских лет пла­вал на разных судах, был одинок, нищ, часто оставался без работы. Изложив на одной странице его горестную биографию, автор написал: «Когда в ноябре началась революция, Курт был в Гамбурге. Он хорошо знал, за что нужно драться, и он бился на баррикадах и был ранен в плечо». Откуда родилось это знание? Предше­ствующая фраза — «Курт понял, что такое война» (пер­вая мировая) — ничего не объясняет, ибо опыт войны сам по себе еще не создает революционера-антифашиста.

Из жалости принятый на судно «Берта-Терезия» по­мощником капитана Кастом, Курт по прибытии в Ле­нинград проникается внезапным доверием и симпатией к молоденькому бригадиру русских грузчиков и пыта­ется сообщить ему о своих подозрениях, касающихся не вернувшегося на судно Франца Гетцке. Бригадир Пе­тров соответственно докладывает об этом разговоре с Куртом пограничному начальству. Кажется, что автор даже не стремится что-то доказать читателю. Он декла­рирует неприступность наших границ и обреченность всех враждебных происков. Какая-либо психологиче­ская аргументация его не очень интересует. Поэтому у читателя сплошь и рядом возникают вопроси. Старик Каст говорит Курту об СССР: «Их страна, Курт,— хо­рошая страна». Но беда в том, что никаких его впе­ чатлений о нашей стране в рассказе не дано. Курт так же плохо ее знает, как писатель тогдашнюю Гер­манию. Это знания чисто книжные, возможно даже газетные.

В связи с этим рассказом Канторовича, написанным и з лучших побуждений, но поверхностно, вспоминается письмо М. Горького Ю. Герману, написавшему повесть «Бедный Генрих» (1933) — о фашизме и антифашизме в самой Германии: «Черта вам заграничная жизнь да­лась, что вы в ней понимаете?» Эту же мысль Горький высказал и раньше, уже касаясь другой книги молодо­го Германа: «...Надо знать, о чем пишешь. Это закон непреложный... Приблизительность, пунктир, порхание. И похоже и не то».

Спустя четверть века на страницах журнала «Звезда» (1962, № 5) Ю. Герман с иронической беспощадностью к себе вспоминал эти уроки великого мастера. Очевидно, если бы у Канторовича была возможность оценить свой рассказ через годы, и он бы отнесся к написанному со всей строгостью.

Опыт создания рассказа о зарубежных интернацио­нальных борцах, противостоящих фашистским шпионам и диверсантам в стране социализма, оказался неудач­ным.

П. Бровка

Л ев Канторович знал южную границу, бывал на северо-западе. Осенью 1939 года его ждала за­ падная граница. Он участник освободительного похода, воссоединения украинских и белорус­ских земель. В этих событиях приняли участие многие писатели. В сентябре — октябре на страницах централь­ных и армейских газет появились очерки, стихи, статьи о волнующих встречах с братьями — украинцами и белоруссами, которые два десятилетня были оторваны от родины. В одной из информаций указывалось, что писатели Москвы «прибыли для обслуживания армей­ских частей и населения». Среди писателей столицы — Твардовский, Е. Долматовский, В. Лебедев-Кумач, B. Катаев, В. Луговской... Большую группу представляли ленинградцы: Ю. Герман, А. Гитович, В. Беляев, В. Лифщиц, П. Далецкий... Вернувшись в ноябре в Ленинград, они рассказали о том, что видели в Западной Белорус­сии.

В газетных информациях той поры среди писатель­ских имен Канторович не назван. Он был в освобожден­ных областях как один из командиров-пограничииков. Ему не пришлось знакомиться с бойцами, он знал их, но писатель увидел людей, радостно встречавших Крас­ную Армию, увидел незнакомый быт, прошел и проехал вдоль всей границы. Впечатлений оказалось много, они требовали осмысления. Эти впечатления отразились сначала в записных книжках, а несколько позже в кни­ге «Пограничники идут вперед».

Сразу после возвращения в Ленинград в ноябре Канторович не смог работать над книгой, другие собы­тия захлестнули его. Судя по письмам полковника по­граничных войск В. Соменко, еще в апреле 1940 года книга не была завершена. 30 марта он пишет Канторовичу: «После бурь на Вашей границе приезжайте к нам вдохновляться в Карпатах. Пишите про виденное в За­падной Белоруссии. Книжку, или что там будет, при­шлите». Через месяц в шутливой форме, имитируя стиль военного приказа, Соменко отвечает писателю: «За письмо спасибо. План утверждаю. Не распыляться по мелочам. Требую: 1) Книжку написать про Западную Украину и Белоруссию. Это лучше сделать у подножия Карпат. При этом обязательно отшлифовать. 2) Писать в журнал «Пограничник» — нужно».

Судя но последней главе книги — «Пограничники идут вперед», — такая поездка состоялась, и лишь после этого работа была завершена.

Но сначала был исходный материал — листки днев­никовых записей, сделанные второпях, карандашом. Они сохранились и помогают понять, как шел Канторо­вич к своей очерковой книге, как он отбрасывал второ­степенное, развивал отдельные эпизоды, жертвовал в интересах целого иными важными деталями.