Раиса Мессер - Жизнь и книги Льва Канторовича

«Гость» подозрителен и осторожен, и чукча решается пожертвовать любимыми собаками, а потом и собой. Переходы от привычной готовности помочь каждому, кому он может быть полезен, к рождающимся подозре­ ниям, растущая решимость любой ценой не допустить врага к его цели — все это проявления разных граней в характере героя.

Но не только этот характер раскрывается в расска­ зе. Автор сосредоточил внимание на личности расиста, фашиста, чье поведение противоречиво и непонятно чукче. Во время их совместного пути разведчик с тру­дом скрывает ненависть к окружающему его миру. Но он способен и на другие чувства. В рассказе есть сцена, в которой японец показывает фотографию жены, лю­буется, забывшись, ее удивительным нарядом, приче­ской, нежной улыбкой, родным пейзажем.

Контрастно и поведение «гостя» в доме чукчи. По­явившись в чукотской яранге, «гость» поначалу может произвести самое благоприятное впечатление: он по­движен, деловит, доброжелателен. Умело вскрывает на­рыв на руке у хозяйки, перевязывает рану белоснежным бинтом и заставляет больную принять имевшееся у него лекарство. Дарит отцу чукчи пачку японского чая, но брезгливо морщится, отставляя чашку с тюленьим жи­ром.

Чтобы понять, что перед ним враг, Камыыргыну при­ходится отделить истинное от ложного в поведении япон­ца, понять его главную цель. В критическую минуту «гость» спасает нарты и собак, вызывая восхищение охотника: «Никогда такого богатыря не видал, друг!» Но и этот поступок, и подарки охотнику и его жене — своекорыстны. Разве настоящий друг будет предлагать деньги за услугу, разве он будет скрывать свои наме­рения и угрожать, упрекать в неблагодарности? Дивер­сант явно не справился со своей ролью. Его дикая воинственная песня, его угрозы и даже откровения («с юга я шел!») заставляют Камыыргына заподозрить нелад­ное. Умному и сильному врагу не удается провести на­ивного чукотского охотника.

Смятенному и ошеломленному чукче противостоит уже откровенная ярость врага, его дикое бешенство. Непримиримо сталкиваются два символа веры. Камыыргын погибает мужественно, принимая свой конец от руки диверсанта. Здесь — сюжетная и духовная кульми­нация рассказа. На последних его страницах одичав­ший «гость» блуждает по снежному бездорожью и кри­чит, как затравленный зверь. Бессильны его слезы и неотвратим путь не на диверсию в город, а на погран­заставу.

В рассказе много психологической подлинности, он воспринимается не как цепь приключений, не как пла­катная иллюстрация к заданному сюжету, а как изну­три раскрытая драма. Мы верим мысленным сопостав­лениям «бескорыстных» даров незваного гостя с его по­ведением в пути, видим, как растет настороженность чукчи, а потом убежденность, что перед ним человек, несущий зло ему и его друзьям.

Все события рассказа пронизаны мыслью о границе, ее несокрушимости, о единении пограничников с мест­ным населением. Лицо молодого охотника озаряется светом, когда он говорит о начальнике заставы Андрее Андреевиче, известном читателю ранних рассказов Кан­торовича и повести «Кутан Торгоев». Во «Врагах» мы снова узнаем о доброте и гостеприимстве этого коман­дира, одного из истинных друзей чукотского народа. Такого друга Камыыргын не может предать «гостю».

Сюжет традиционно-приключенческого рассказа нес в себе важные социальные мотивы, был психологичен. Его освещала идея дружбы советских народов. Она во­плотилась во многих книгах Канторовича о границе, которую вместе защищают украинцы, кавказские гор­цы, татары... В «Кутане Торгоевс» рядом с русскими киргизы, боец Николаенко горюет над убитым в бою другом Заксом, полковник Коршунов подружился в ака­демии с мужественным командиром Левинсоном. Нена­ зойливо, органично отражена в повестях и рассказах писателя идея многонациональности Красной Армии, достоинства каждой нации в нашем обществе. В рас­сказе «Враги» эта идея выражена во взаимоотношениях охотников-чукчей с русскими пограничниками, не толь­ко в сюжете рассказа, но и в психологической его атмо­сфере, в поэтическом строе всего текста, в подробностях быта, рисующих эту дружбу. Русские пограничники убедили Камыыргына, что людей разделяют не нацио­нальные и расовые перегородки. Он говорит «гостю»: «Белый купец был, белый исправник был. Верно, рань­ше белые часто в нашу страну приходили. Обманыва­ли, обирали диких чукчей. Белый — враг мне. Но о дру­гих людях ты говоришь. Ты о красном говоришь, будто красное и белое — одни цвет. Красные бились с белыми во всех землях моей родины, и красные победили бе­лых. Красные люди прогнали белых и с чукотской зем­ли. Белая кожа у этих людей, но лучшие друзья они нам. Это они прогнали шамана и богача из моего пле­мени. Все племя рабом было у богатого, у шамана. Те­перь все племя свободным стало. А богатый, а шаман желтыми были. Худо, ты говоришь. Богатый — враг бедному Камыыргыну. Желтый, белый — все равно враг...»

Книга выходила в молодежном издательстве. Уста­ми чукотского охотника была произнесена здесь азбука пролетарского интернационализма.

Можно было бы не приводить этого монолога, если бы усвоенное едва осилившим грамоту чукотским охотником не оспаривалось спустя десятилетия некоторыми литера­турными теоретиками. В статье «О народно-националь­ном в современной сказке для театра» В. Пархоменко написал: «״Наши“ и ״чужие“, ,,мы“ и ״они“. Социальная психология говорит, что с этого начинается националь­ное сознание. Оно должно наполниться духовностью и уважением своей истории, своей культуры, чтобы вырасти в одно из самых могучих, глубоких чувств, какие только может испытать человек, — чувство патриотизма». [14] О литературе для детей, вып. 23. Л., 1979, с. 29.

Суть таких «теорий» хорошо поняла писательница М. Прилежаева: «С первых лет существования детской литературы мы привыкли к тому, что для наших детей (и не только для ни х. — Р. М.) водораздел между «сво­ими» и «чужими» был социально-классовым. «Свои» были рабочие, трудящиеся, угнетенные всех стран, всех рас; «чужими» были эксплуататоры, угнетатели... Если верить Виталию Пархоменко, невозможно воспитать чувство патриотизма, не научив детей разделять чело­вечество на «своих» и «чужих» по национальному при­знаку. Ибо с этого, оказывается, и начинается нацио­нальное сознание». [15] Вопр. лит., 1980, № 5, с. 12.

Лев Канторович был среди тех писателей, которые, готовя нашу молодежь к будущим схваткам с врагом, воспитывали в них чувства патриотов-интернационалистов.

В рассказе острый сюжет сочетался с психологиче­ским анализом, лирическими картинами душевной жиз­ни человека и пейзажными зарисовками, графически четкими, лаконичными. Канторович видел взглядом ху­дожника (он иллюстрировал и эту свою книгу) пустую снежную тундру, бледный горизонт, сверкающий на солнце снег, полыханье северного сияния, взломавший­ся лед, черную воду, черный силуэт собаки при слабом свете луны, синие тени гор на снегу.