Раиса Мессер - Жизнь и книги Льва Канторовича

О жизни отца Коршунова рассказано подробно: об участии в дореволюционной рабочей забастовке, о первой мировой войне, где он был ранен, о дальнейшем трудовом пути — восстановлении своего завода после гражданской войны. До последнего часа этот беспартийный рабочий остается на своем посту, когда он умирает, его хоронит весь завод. В повести показано отношение старика к сыну, гордость за то, что «его Сашка рвется в генералы». В письмах он называет его: «Ваше превосходительство, мой Сашка!»

Главное в истории Коршунова-отца — ее социальное содержание, важное не только для самой биографии героя, но и для обрисовки истоков духовного мира совет­ского военного человека 30-х годов. При ином обществен­ном строе такие биографии, как у Левинсона и Коршуно­ва, не могли быть обычными. Где, кроме социалистиче­ского государства, сын маляра мог стать полковником, закончить Академию Генерального штаба? Рассказано обо всем естественно, спокойно. В нашей стране станови­лось обычным такое продвижение людей, основанное лишь на способностях и настойчивости.

Отдельная глава о жизни отца героя была в повести закономерна. Но жизнь Коршунова-старшего здесь лишь описывалась, излагалась. Во втором варианте повести, в «Александре Коршунове», где вставных глав не было, отец уже лицо действующее. Он едет в больницу к сыну, знакомитсяс Алы и Субботой, он понимает, что значит для его Сашки Аня, «черноволосая сестра». Сравнение вариантов повести показывает, что писатель продолжал думать над образами своего любимого произведения.

Как и предвидел товарищ Коршунова, партийный се­кретарь Захаров, жизнь нашего героя еще на взлете. К последней главе он уже начальник штаба округа. Одна­ко того накала — и мысли и действия, — которым отлича­лись первые главы, здесь нет. Похоже, что автор механи­чески соединяет истории, которые могли бы дать содер­жание пограничным рассказам. По такому принципу повесть можно продолжать довольно долго. Очевидно, автор это чувствовал. Отсюда, возможно, и поиски вари­антов, и стремление к иным сюжетным ходам в написан­ном позже одноименном сценарии.

Эпизоды на западной границе были необходимы Кан­торовичу, чтобы подчеркнуть важную для него мысль. Здесь нет боев и походов, но суть пограничной работы остается прежней: «Нужно побеждать здесь, как мы по­беждали в Азин. Правила игры остаются прежними... Мы не просто стережем такой-то участок границы... Мы охраняем землю». Так определилась задача армии мир­ных дней.

Повесть «Полковник Коршунов» была психологически глубока, но ей не хватило исторической широты, времен­ных реалий. Все-таки девять лет в жизни героя, тем более героя интеллектуального, — это большой период в жизни страны. Рецептов, как давать эти приметы времени — публицистическими ли отступлениями, отдельными штри­хами,— не существует. Скажем, в повести С. Диковского «Патриоты» после упоминания о том, что Корж много ездил и видел, сказано: «Он знал, что в Новороссийске из города на «Стандарт» ездят на катерах, что в Бобри­ках выстроили кинотеатр почище московских, что Таган­рог стоит на горе...» И кажется, будто пограничники чувствуют за спиной всю страну. В другом случае после

Трудно представить, чтобы в разговорах героев Кан­торовича, письмах, прочитанных книгах так или иначе не отразилось бы почти десятилетие жизни страны. Понят­но, речь идет не об информационно-газетном отражении. Глухо упомянуты полярники, но, скажем, те самые меж­дународные события, которые заставляли готовиться к войне, оставались в тени. Даже приход Гитлера к власти в Германии. Неужели разговоры Коршунова с Левинсо­ном носили всегда чисто теоретический характер? Ко­нечно, таким образом писатель оградил себя от материа­ла временного, скоро забываемого, но, с другой стороны, в повести не оказалось даже Москвы тех лет со строи­тельством метро и передвижкой домов. Время же отрази­лось — и отразилось хорошо — в сознании героев, их не­которой прямолинейности и даже аскетизме. Но приметы времени не пошли бы во вред этому талантливому произ­ведению.

Лев Канторович не был художником публицистиче­ского склада, он стремился передать свои мысли через характеры героев, их действия. Но то, что было ему осо­бенно дорого, то, что проходило через все творчество писателя, герои его произведений высказывали иногда прямо. И прежде всего касающееся профессии погранич­ника, защиты страны от посягательств. Ведь эти рассказы и повести создавались, когда фашизм уже пошел в наступление, когда мы читали сообщения о расправах вы­учеников Муссолини в Абиссинии (Эфиопии), когда итальянский и немецкий фашизм наступали в Испании. В разговоре с Коршуновым его друг пограничник Ива­нов говорит: «Когда будет война, мы первые примем бой. Мы ведем бой и сегодня. Война не объявлена, но война идет. Большая, последняя война. Война между двумя системами. Война между двумя силами, двумя мировоз­зрениями, двумя началами на земле. В войне победите­лями будем мы, но победу мы завоюем в бою и бой будет трудным...»

Так думает Иванов, так же думали и Коршунов, и Канторович. В споре с немецким шпионом Регелем, за­хваченном при переходе границы, отвечая на его истери­ческие выкрики о сером человеческом стаде, Коршунов так же прямо выражает и мысли автора: «Мы победили вас, и сегодня, если нас тронут, мы победим десятки и сотни и тысячи таких, как вы, Регель. И мы победим обя­зательно, потому что за нас история и у нас миллионы людей, знающих, за что они борются, и знающих, что они защищают право на счастье...»

Это было написано за три года до самого трудного боя, который выдержала наша страна. Автор «Полков­ника Коршунова» знал, что он, как и его герой, не будет щадить себя в этом бою.

Критика одобрительно встретила повесть «Полковник Коршунов». В одной из первых рецензий Геннадий Гор писал: «В повести Льва Канторовича «Полковник Кор­шунов» нет стен. Канторович из тех писателей, которые любят встречаться со своим героем под открытым небом: во льдах Арктики, в горах Средней Азии, на границах на­шей прекрасной страны, в больших ее лесах. От этого и герою не тесно в книгах, и читателю не душно, не скуч­но...»

Г. Гор не относится к повести апологетически, он, в частности, возражает против вставных новелл, считая, что «читателю хочется перескочить через них, чтобы идти дальше вместе с героем...» Развивая свой основной тезис (герой вне стен), автор рецензии утверждал, что образ заглавного героя хорош лишь там, где он проявляется в действии — в бою. «Образ Коршунова слит с действием, и там, где нет действия, нет Коршунова, а только его тень. Стиль Канторовича блекнет, образ Коршунова ста­новится бледным и схематичным, когда герой — за пре­делами боевых событий, когда он в комнате, хотя бы этой комнатой была столовая санатория... или аудитория академии». Обнаруживая реальные просчеты писателя, Г. Гор абсолютизировал понравившуюся ему схему. Но его конечный вывод не оставлял сомнений в общей оцен­ке повести: «Канторович хорошо знает свой материал и передает его честно». [12] Гор Г. Встреча с героем. — Резец, 1939, № 4, с. 24.