Люк Бессон - Несносный ребенок. Автобиография [litres]

Иногда мы даже спали вместе, как брат и сестра. Наша история начиналась робко, в начале учебного года, но отношения развивались и стали прочными. Коко была моим настоящим другом.

В один выходной я предложил ей позировать. Она согласилась. Первые фото я сделал в саду. Девушка в цвету. Природа. Солнечные лучи. Запотевший объектив. Мы работали под Гамильтона, по полной.

Последнее фото я сделал в ванне. Я отвернулся, чтобы она могла пройти обнаженная в ванную комнату, и осыпал поверхность воды лепестками роз. Я расстреливал ее из своего объектива во всех смыслах этого слова, и Коко была очень увлечена. Работать вместе было счастьем, и сеанс окончился торжественным чаепитием.

На этот раз я сделал слайды. Получилось действительно хорошо, и я был настолько доволен собой, что решил устроить дома небольшое слайд-шоу. Мое предложение приняли благосклонно, родители Франсуа как раз приехали из Сен-Мора на ужин. Значит, у меня будет больше зрителей. Я установил проектор и выбрал « Man Child » Херби Хэнкока в качестве саундтрека.

К ужину мама сервировала стол, поставив маленькие тарелки в большие, и изображала из себя буржуазку, чтобы доставить удовольствие гостям. Я предложил посмотреть мое слайд-шоу, и все с удовольствием согласились. Я в первый раз показывал свою работу и здорово волновался. Однако к концу показа зрители выглядели скорее разочарованными, и реакция была сдержанно вежливой, словно я выказал хорошее знание таблицы умножения.

Никакого художественного восприятия. Ни единого толкового замечания. Одни деланные улыбки, словно ни у кого не хватило слов. Меня отправили спать.

На следующее утро, за завтраком, я поделился своим разочарованием с мамой, и она рассказала, что родители Франсуа забросали ее недоуменными вопросами. Как она могла допустить, чтобы я занимался этим? Фотографии обнаженных девушек, тем более в ванной! У ее сына проблемы, и ей следует непременно обратиться к специалисту, адрес которого они ей сейчас продиктуют.

Я чуть не упал со стула. Я старался подражать мэтрам, фотоработы которых заполонили все журналы, этим художникам, которые оживляли свет и формы и придавали жизни красок. Но моя склонность к искусству была признана нездоровой, и маме было рекомендовано отдать меня в футбольную секцию. На самом деле эти упитанные католики зациклились на наготе, которую они не могли воспринимать иначе, чем как греховную. К тому же я подверг таким мучениям бедную туземку, которой придется сожалеть о своем недостойном поступке до дня Страшного суда. Искусства для них не существовало. Или, точнее, искусство было продолжением благонамеренности: искусство жить, искусство накрывать на стол, искусство украшать дом.

Но то, что заставляет размышлять, расти, что открывает глаза на многообразие мира, населенного разными расами и народами, в их глазах искусством называться не могло.

Это свидетельствовало о том, что отец и мать моего отчима были белыми, католиками, буржуями, расистами и придурками.

Мама не удержалась и похвалила меня. Фотографии вышли красивыми, и в них не было ничего извращенного. Она даже как будто успокоилась, увидев, что, несмотря на плохие отметки в школе, мой мозг непрестанно развивался. Жизнь учила меня лучше, чем лицей.

Вскоре после этого я отнес фотографии Коко, которая была в восторге; на следующей неделе ее мать приехала поздравить меня с моим талантом и поблагодарить за то, что я показал ее дочь такой красивой.

За несколько дней до летних каникул мы сыграли наше последнее представление, нечто вроде сатирической и шутовской сказки, которую я назвал «Тарсенж, человек Зан».

По этому случаю Коко помогла мне разрисовать стену над камином изображениями джунглей.

Зал был полон, мест не оставалось даже в проходах. Саундтреком на протяжении всего спектакля были выстрелы из пушки. У нас было не менее пяти переодеваний и двадцать пять статистов. Закончили мы спектакль, едва держась на ногах, и это был триумф. Нам аплодировали стоя целых пять минут. Встал даже Франсуа, вынужденный аплодировать, а мама все вытирала слезы, так она смеялась. Реакция публики дошла до меня как мощная волна, и я принял ее с блаженством. Столько она приносила добра, эта энергия, это отдаваемое тебе тепло, это ощущение, что наконец хоть в чем-то ты хорош. Преподаватели подошли поздравить меня, чего не делали никогда. Им было прекрасно известно, что у меня не будет средних оценок ни по одному предмету, но один из них в конце концов признался, что этот спектакль обеспечил мне место в выпускном классе.

Едва занятия закончились, я побросал маску и ласты в рюкзак и отправился в Палинуро, на юг Италии, открывать новый сезон. Туристская деревня была просто огромной. Тысяча шестьсот человек в живописных бунгало. Здесь был самый большой дайвинг-клуб компании «Клуб Мед» и двадцать инструкторов. Я встретился с Маркусом, который работал там уже месяц. Едва я приехал, как он включил меня в график.

В лодке было черно от людей. Маркус устроил мне экспресс-погружение в Лазурный грот, и я поднялся на поверхность, чтобы забрать первый подъемник с моими двенадцатью дайверами. Я тут же вновь спустился в грот, к тому времени туда уже опустили с десяток подъемников, и вода стала мутной. Я ничего не узнавал и потерялся в этом лабиринте с моими двенадцатью парнями. Нельзя предаваться панике. Это первое правило, которому учат дайверов. Я с полчаса блуждал по тоннелям и воздушным карманам и наконец нашел выход. Мои клиенты были в восторге. Никогда еще они не совершали такого погружения. Я тоже.

Погружения в Палинуро были великолепны. Гроты, воздушные карманы, провалы, и все это в бездонной синеве, будто мы были не в Средиземном море. Вот только ритм работы был сумасшедший. По утрам набиралось столько желающих, что мы заполняли до двадцати подъемников. Инструкторы работали «по цепочке», это означало, что мы осуществляли первое погружение с двенадцатью туристами, поднимались на поверхность, потом тут же делали второе погружение. Из-за этого инструкторы дико переругивались, а я оставался иногда дольше, чем на час, на трехметровой глубине, не имея возможности подняться на поверхность. Часто мне приходилось есть прямо под водой неизвестно что. Мини-тюбики со сгущенным молоком со смеющимися коровами на этикетке. Даже йогурты: это возможно, если сделать крошечное отверстие и к нему присосаться.

Во второй половине дня едва ли было спокойнее. Нужно было проводить занятия и заниматься посвящением в дайверы. Случалось, что я посвящал за один день более тридцати человек. Кожа у меня на руках была так иссушена соленой водой, что можно было принять их за руки старушенции. По вечерам, совсем без сил, я должен был, как обычно, устраивать представления. То есть рабочий день начинался в 6 утра, когда надо было дотащить до лодки две сотни баллонов, и заканчивался к 23 часам, то есть после представления. А это значит, что я спал без задних ног.