Люк Бессон - Несносный ребенок. Автобиография [litres]

Я бы предпочел научиться этому в школе, вместо того чтобы зубрить дату битвы при Ватерлоо.

Съемки подходили к концу. Мы вели себя образцово с дамой из АОПТ, и она в конце концов разрешила роллеру перепрыгнуть через рельсы. Мы перекинули тонкую широкую доску с одной стороны на другую, чтобы доказать ей, что никакой опасности нет. Камера была установлена с краю, поэтому доску не было видно. Прыжок представлялся реальным, но под другим углом, что делало его совершенно безопасным.

Зато все обстояло намного сложнее со сценой ограбления в поезде метро. Я даже не осмеливался с ней об этом говорить. Я знал, что она откажет. Поэтому в последний день мы планировали снять планы для монтажа и переехать на станцию «Обер». Я заметил, что каждые десять минут к платформе подъезжал пустой поезд. Мы готовили наше действо так же тщательно, как ограбление.

Два приятеля-актера в костюмах перевозчиков стояли внизу и ждали моего сигнала на другом конце платформы. Карло снимал с плеча. Мы отрепетировали движение на стоянке. Я стал расспрашивать даму из АОПТ о ее отпуске, и она принялась рассказывать мне об Африке. Ловушка захлопнулась. Я подмигнул первому ассистенту, и тот исчез.

Через минуту по репродуктору стали транслировать объявление. Нашу даму попросили зайти в диспетчерскую. Она извинилась и оставила нас. В тот самый момент, когда она исчезла на эскалаторе, снизу бегом поднялись и заняли свои места продавец цветов Боренже и Кристоф.

Реквизитор достала из карманов брюк пистолеты и протянула актерам. Я достал из полиэтиленового пакета куртку АОПТ, надел ее и нацепил на голову кепку. С помощью треугольного ключа, который раздобыл во время прогонов, я открыл кабину состава и стал изображать водителя. Мотор.

Кристоф держал на прицеле перевозчиков, в то время как флорист держал на прицеле меня. По моим расчетам, план должен был длиться сорок секунд. На то, чтобы дойти до диспетчерской и вернуться, требовалось четыре минуты тридцать секунд.

Мы сделали три дубля подряд, даже не выключая камеры. Дубли получились один другого лучше. Каждый следующий получался более плавным и быстрым. Я был убежден, что еще один был бы самым лучшим, но снять его мы уже не успевали. Наша дама должна была объявиться на платформе с секунды на секунду. Тем хуже. Мы пошли на риск. Напряжение нарастало, и теперь у нас на самом деле было ощущение, будто мы совершаем ограбление. Дубль получился превосходным. Я снял куртку и кепку в тот момент, когда дама из АОПТ появилась на платформе. Мартина сунула куртку под свитер и отошла подальше.

– Мне очень жаль, это был звонок на компьютер, – сказала дама, присоединяясь к нам.

– Ничего серьезного?

– Не знаю, там повесили трубку.

Перевозчики у нее за спиной испарились, а Боренже спрятал под цветами оружие. Сцена была снята. Ограбление удалось.

Большой удачей фильма стала разнородность талантов занятых в нем актеров. Ришар Боренже – поэт, который околдовал всю съемочную группу своим волшебным голосом. Жан-Пьер Бакри заставил всех смеяться своей затейливой игрой. Мишель Галабрю с его макиавеллическим лже-добродушием, которое просачивалось в произносимый им текст, как мед в дырочки тартинки. Кристоф Ламбер, ощипанный воробышек, человек без места под солнцем, кот, ослепленный светом фар. Жан Рено, выживший в апокалипсисе, не говоря ни слова, стучавший своими палочками по всему, что попадало под руку. Изабель, божественная хозяйка здешних мест. Она для кино – то же, что Клеопатра для Египта. Жан-Юг Англад – как раненое животное, потерянный, озабоченный, интровертный и фотогеничный. Нас брал за живое даже его голос. Анконина ему в подметки не годился.

А еще Жан Буиз. Босс. Метроном. Мировой судья. Человек, который каждое утро напоминал нам о том, почему мы любим это ремесло.

Я столькому у них научился! Они предложили мне столько красок для моей палитры, и я растерялся, не зная, что рисовать. Вариантов было бесконечное множество, и все они были мне доступны. Я был самым счастливым режиссером на свете.

Спасибо им от всего сердца.

В конце съемок мы устроили грандиозную вечеринку. Такова традиция. Чистовая обработка шла хорошо, и на этот раз у меня не было необходимости гоняться за деньгами. У нас было время для монтажа, красивый зал для микширования (в системе «Долби»), а Эрик Серра писал музыку во Дворце конгрессов.

Мы больше не работали тайком, в тени великих. У нас уже было место, хоть и не исключительно наше.

В SIS известные монтажеры с одиннадцати утра отправляли своих стажеров резервировать для них столы, тогда как другие стажеры мчались за белыми перчатками в химчистку на углу.

Белые перчатки были знаком профессии монтажеров, которые имели дело с пленкой. Для большего шика мэтры надевали обычно только левую.

В первый день, сидя за обеденным столом, мы исподтишка наблюдали этот балет маленьких маркизов, которые о кино говорили так, как епископ вещает о Боге, позабыв, что никогда с Ним не встречался.

Я постепенно открывал для себя неведомый мир, который существует вокруг кино. Мир поз, притворства и догм.

Только серьезные фильмы чего-то стоят, только бедные могут зваться художниками, а истинны из них лишь те, кто входит в элиту.

Поскольку я попал в категорию «жирных везунчиков, что работают с Аджани», и рассуждал о кино как профан, я мгновенно лишился доверия. Для них я был всего лишь безбожником, которого влекли деньги и известность.

Чтобы тебя признали честным и талантливым, ты должен снять социальную драму у себя на кухне, а не разудалую комедию в цвете и музыке, признанную хитом года.

Одна мысль о перспективе подобного успеха была им невыносима, и члены съемочных групп других французских фильмов, глядя мне вслед, качали головой, хотя не видели ни единого снятого мной кадра. Это меня огорчало, но у меня был фильм, и мне нужно было завершить работу. Поэтому в обеденный перерыв я оставался в монтажном зале, глотая бутерброды и работая по восемнадцать часов в день.

Изабель пригласила меня поужинать. Ей хотелось узнать, как обстоят дела.

Я ее успокаивал, но она не очень-то и волновалась.

– Ты уже знаешь, что будешь снимать потом? – спросила она со свойственным ей интересом ко всему на свете.

Я признался, что даже не думал об этом. Просто какая-то смутная идея.

Но фильм будет о море. Изабель была заинтригована и принялась меня расспрашивать. Это была серьезная ошибка. Никогда не следует наводить меня на эту тему, так как я просто не смогу остановиться. Я могу говорить о море целыми днями, я могу выплеснуть на вас тонны историй, пока вы не промокнете с головы до ног.

Изабель жадно слушала меня с широко раскрытыми голубыми глазами. За два часа я показал ей целый океан.