Люк Бессон - Несносный ребенок. Автобиография [litres]

В тот вечер Изабель стала первой фанаткой моей «Голубой бездны».

Монтаж был завершен. Фильм получился хороший, но слишком длинный. Это было очевидно. Два часа двадцать минут. Получая удовольствие от съемок, я забыл о важном правиле: о необходимости соблюдать равновесие между тем, что говорят, и тем, сколько времени это занимает. Если баланс склоняется в ту или иную сторону – равновесие нарушается.

Если слова произносятся слишком быстро, теряется главное, точка зрения, утонченность, понимание.

Если слишком медленно – мы оказываемся во власти скуки, избыточности, притязаний.

Я снимал все время так, словно каждая сцена была самой главной. Ошибка дебютанта, влюбленного в свое дело и изголодавшегося по работе.

Первый показ я устроил для «Гомона» и ТФ1, которые были сопродюсерами фильма. В то время ТФ1 все еще был общественным каналом. Босс вышел из «Ягуара» и обдал меня дымом своей сигары, прежде чем пожать мне руку. Старый элегантный красавец с загаром из солярия, в красном кашемировом шарфе и атласном синем костюме. Его можно было принять за сибарита c Лазурного берега. Он вел свою жену, как прогуливают пуделя на бульваре Круазетт. Все как я люблю.

Одного его присутствия было достаточно. Кино – это он. Он рухнул в кресло, утомленный уже тем, что пришлось пройтись до Гаренн-Коломб.

У меня возникло неприятное ощущение, будто я снова в школе, лицом к лицу со своими преподавателями на педсовете.

Я был слишком уязвим. За эти годы я нарастил мышцы, и моя кожа, конечно, стала твердой как панцирь, но черепаху ничего не стоит перевернуть на спину и положить кверху брюхом.

Я набрал побольше воздуха и произнес обычную небольшую речь:

– Фильм еще не закончен, не микширован, не откалиброван, и у него лишних десять минут, но мы над этим работаем.

– Все в порядке, мы все это столько раз слышали, – хихикнув, бросил мне босс из ТФ1.

Фильм начался. Это была двухчасовая пытка.

Показ обернулся катастрофой. Я совершил роковую ошибку: в зале не было ни одного человека моложе пятидесяти, и нога ни одного из зрителей не ступала в метро с далекой юности.

У меня было такое чувство, будто я заставил банкира слушать рэп.

Босс из ТФ1 сказал, что мне следует сократить фильм не на десять минут, а минимум на полчаса, и предрек мне провал, как у моего друга Бенекса с его «Луной в сточной канаве».

Рядом с ним сидела его жена, с которой он обращался как с вещью, и пыталась что-то сказать своим тихим голоском. Ей понравился фильм, и она хотела о нем поговорить. Муж проигнорировал ее слова. Она ничего не понимает и не принадлежит к кругу избранных. У него за спиной она одарила меня улыбкой и подняла вверх большой палец.

Уходя, она отвела меня в сторонку и на ухо прошептала:

– Я еще раз приду посмотреть его с детьми, я уверена, они будут в восторге.

Женщины обладают способностью чувствовать чью-то беду и никогда не пользоваться этим. В отличие от мужчин.

Они знают, что слова утешения лечат раны и возвращают нас в строй. Они также знают, что следует непременно помогать хрупкому ребенку, даже если он прячется в теле взрослого мужчины.

Этот показ меня сильно расстроил. О том, чтобы отнести всю критику на счет чьей-то глупости, не было и речи. Мне следовало ее суммировать, проанализировать, разобрать и использовать все, что возможно, чтобы сделать фильм лучше.

Мы начали понемногу сокращать фильм, стараясь не повредить целому.

У меня была идея, как его порезать, чтобы выиграть целых шесть минут, но там была сцена с Изабель, и я не знал, как это уладить. Кончилось тем, что я ей позвонил, и она приехала в монтажную, в Ла-Гаренн-Коломб. Изабель уселась перед монтажным столом и просмотрела фрагмент, о котором шла речь, как хирург смотрит рентгеновский снимок.

– Конечно. Так будет лучше. Вырезай, – сказала она, решительная, как скальпель.

Она даже пошла дальше и предложила убрать и предыдущую сцену. Мы попробовали сразу ее вырезать, и получилось действительно лучше. Так, одним махом мы сократили фильм на двенадцать минут.

Изабель относилась к эпизодам как к сырью, даже если там была задействована она сама. Что до меня, то я был все еще влюблен в свои картинки и никак не мог от них освободиться.

Изабель была как доктор. Она резала, но делала это хорошо. Благодаря ей мое отношение к монтажу изменилось. Из режиссера я превратился в техника.

Эдит Кольнель закончила подсчеты. Я знал, что мы превысили бюджет по меньшей мере на два миллиона, и был к тому готов.

Но она сообщила, что у нас семь миллионов долга, и я упал со стула.

– Но я не понимаю! В конце съемок ты сказала, что у нас перерасход примерно на два миллиона!

– Да, но… Я просто не все подсчитала, – тупо ответила она, и я вдруг понял, что она не умеет считать.

Я на нее наорал. Из нее такой же директор по производству, как из меня главный парикмахер. Повторился кошмар «Последней битвы», просто долги можно было заплатить позднее. А пока следовало завершить работу, уповая на то, что картина будет успешной.

Наконец фильм продолжительностью менее двух часов был готов. Я счел, что мы неплохо поработали. Эрик отлично справился со своей задачей, а видеоряд цвета синий электрик придавал фильму неоспоримую современность.

Я позвонил Изабель, чтобы показать ей фильм. Она спросила, может ли присутствовать на показе Уоррен Битти. Американец собирался дать ей роль в своем следующем фильме и очень хотел посмотреть, что она сделала в «Подземке».

Ну конечно, он – желанный гость. Уоррен прыгнул в «Конкорд» и в тот же вечер был в Париже. Мы вместе поужинали в шикарном ресторане. Они заставили меня попробовать крошечные черные шарики.

– Это называется икра, – уточнила Изабель. Я предпочел поданные с ней маленькие блины.

Изабель заставляла меня говорить о море и «Голубой бездне», но Уоррен меня смущал. Правда, недолго. Я бросился в воду, и вот мы уже отправились в путешествие на корабле.

На следующий день я показал двум влюбленным «Подземку».

Уоррен поздравил меня и признался, что хотел посмотреть вовсе не на Изабель. У него не было никаких сомнений в ее таланте. Он хотел составить суждение о моей работе и остался доволен. Он был готов продюсировать мой следующий фильм. Тот самый, о море. Изабель улыбнулась мне улыбкой заговорщицы.

Когда французский продюсер говорит вам, что готов продюсировать ваш следующий фильм, вы точно знаете: один к двум, что в итоге он вам откажет.

Уоррен Битти играл в эту игру по-американски, он дал мне чек на 25 тысяч долларов, просто так, из рук в руки. Это был аванс, чтобы я не дергался, чтобы мог спокойно работать. Договор мы заключим позже.

Я не знал, что сказать. Я думал, что такие истории случаются только в кино.