Татьяна Аксакова-Сиверс - Семейная хроника

В вестибюле Дворянского собрания мы увидели Лидочку Шлиппе (младшую сестру Николая Густавовича) всю в слезах: она оказалась одетой не по форме для бала, носившего характер «придворного». Вырез ее платья был слишком мал, и церемониймейстер ее не пропустил.

В ожидании прибытия императорской фамилии приглашенные группировались за колоннами и в боковых залах. Я сразу попала в дружеские объятия Таточки Воейковой, которая вместе с мужем приехала из Царского Села — он по наряду, а она за компанию.

Наконец раздались звуки полонеза. В первой паре шел государь с Александрой Владимировной Базилевской (женой губернского предводителя), за ними Александра Федоровна с Базилевским и далее одиннадцать уездных предводителей в паре с кем-нибудь из великих княгинь и княжон. Больше всех меня поразила Александра Владимировна Базилевская. Мы привыкли видеть ее рыжеватой шатенкой, а тут она вдруг появилась с серебристо-пепельными волосами, что ей, кстати говоря, очень шло.

Обойдя зал под звуки полонеза, царь и царица сели в приготовленные для них под сенью цветущих кустов и деревьев кресла и попросили начинать танцы. Дирижировали Притвиц и Штер. Во время полонеза я стояла с Воейковыми у колонн и Таточка, как бывшая фрейлина знавшая в лицо всех великих князей и княгинь, называла мне незнакомых.

Между тем середина зала опустела. Котя Штер, получив распоряжение открыть бал, быстрыми шагами направился в мою сторону и склонился передо мною в почтительном поклоне. Я была поражена. Котя со мной очень редко танцевал, а теперь — такое внимание! Несколько секунд я находилась в замешательстве и вдруг услышала тихие, но веские слова, мало гармонирующие с почтительным поклоном: «Не жеманься, как поповна!» Тут вмешались Воейковы, одобряюще вытолкнув меня немного вперед; я положила руку на плечо Коти и, не смотря по сторонам, двинулась в вальсе по необъятным просторам зала.

Когда полный круг был пройден, я поблагодарила своего кавалера, который вернулся к своим дирижерским обязанностям, и сразу была окружена калужанами. Иван Анатолиевич Каншин, успевший, видимо, побывать в буфете, бурно приветствовал в моем лице «калужанку, на которую пала честь открыть столь знаменательный бал!». Николай Густавович Шлиппе, несколько огорченный неудачей, постигшей его сестру Лидочку, повел меня к ужину и покинул лишь для того, чтобы подойти к Кириллу Владимировичу и напомнить ему, как они вместе плыли на бревне после взрыва «Петропавловска».

После ужина старшая часть императорской фамилии отбыла и веселье стало более непринужденным. Мария Павловна младшая, для которой (судя по запискам А.А.Игнатьева) нарушение правил этикета было явлением хроническим, перекинула шлейф через руку и так бойко отплясывала со своим братом Дмитрием Павловичем, что на следующий день (по слухам) ей было поставлено на вид, что так танцуют только в кафешантанах, а не на официальных балах.

В то время как я «торжествовала» по поводу трехсотлетия, Андрюша Гравес готовился к выпускным экзаменам. Мне думается, что подготовка была не очень усердной. Во всяком случае, она часто прерывалась поездками в Петровское-Разумовское или Сокольники. В одну из таких поездок на мне был светло-серый костюм со стальными пуговицами, чем-то напоминавшими артиллерийские снаряды. Вид этих пуговиц навел нас на мысль, что вместо беззаботных блужданий по окрестностям Москвы следовало бы съездить на Ходынское поле в казармы 2-й гренадерской артиллерийской бригады и зачислиться там на отбытие воинской повинности. Это было сделано, но, увы, слишком поздно. В канцелярии бригады сказали, что прием вольноопределяющихся давно закончен, а для ротозеев есть пехота и, в частности, Перновский полк. Это была катастрофа. Я мобилизовала всю свою энергию и решила спасать положение «своею собственной рукой».

На Пречистенке жила сестра Довочки Наталья Николаевна, муж ее был начальником штаба Московского военного округа. Из гостиной Натальи Николаевны я проникла в кабинет генерала и геройски изложила ему свое ходатайство о приеме во 2-ю артиллерийскую бригаду одного вольноопределяющегося сверх комплекта. Выполнение моей просьбы оказалось совсем не так сложно, как я себе представляла. Это была «стрельба из пушек по воробьям». Генерал взял телефонную трубку, сказал кому-то несколько слов и с улыбкой заверил меня, что все устроено. В эти несколько минут завязался узел судьбы — Андрюша Гравес на горе или на радость себе стал артиллеристом. На расстоянии года и двух месяцев от нас стояла война, но мы тогда ее не видели.

На этом кончается моя глава, посвященная Андрюше Гравесу и связанным с ним милым дням. В конце мая я уехала в Аладино, он — в лагеря в Клементьево. Дальнейшее будет изложено в следующей главе.

Желая, чтобы Шурик хорошо изучил английский язык, весной 1913 года папа посадил его на пароход и отправил на летние каникулы в Англию. В городе Бат (Bath) проживало почтенное семейство Моджеров, которое принимало на пансион молодых людей, снабженных столь ценимыми в этой стране рекомендательными письмами.

У Шурика была счастливая способность: где бы он ни находился, он всюду был «у места». В Англии брат быстро освоился, подружился с моджеровской молодежью, участвовал в теннисных соревнованиях и вернулся осенью, говоря, что насколько англичане несносны вне пределов своей страны, настолько они приятны у себя дома.

Из вышесказанного видно, что летом 1913 года Шурика в Аладине не было. Жизнь там текла скучновато. Письма от «молодого солдата», затерявшегося на просторах Клементьевских лагерей, поступали редко и были переполнены неинтересными подробностями военной жизни. В середине лета на однообразном горизонте нашей деревенской жизни наметилось событие: в Радождеве готовилась свадьба — старшая дочь Марии Аркадьевны Валя, покинув «Отраду» Вяземских, поселилась в Калуге и поступила в акушерско-фельдшерскую школу. Главной притягательной силой Калуги был стоявший там 10-й пехотный Новоингерманландский полк. Расчет оказался правильным, и 11 июля, на Ольгин день, в Радождеве готовилась свадьба Вали с капитаном Е.Г.В., добродушным, но недалеким уроженцем Бессарабии.

Ожидался большой съезд соседей и офицеров из Калуги. Наша семья была представлена мамой, Сережей и мною. В 2 часа дня 11 июля в Радождеве в липовой аллее уже стояли длинные накрытые столы, за кустами располагался духовой оркестр сухинической пожарной команды, на дворе раздавался звон бубенцов подъезжающих троек.

Когда мы приехали, невеста была уже одета и Сереже, как первому шаферу, оставалось только, по старинному обычаю, положить ей в туфлю золотую монету, что он и сделал. Удивлялись отсутствию Бориса Аксакова, который незадолго до того приехал из Петербурга в отпуск и обещался быть шафером. На золотую монету с его стороны не рассчитывали, но он сам расценивался как до известной степени блестящее явление на общеармейском фоне и должен был украсить свадьбу.