Иван Франтишев - Слава героям

— Спасибо тебе, сынок.

Долго беседовала она с солдатами у койки сына, над которой висел его портрет.

Вечером солдатский клуб был забит до отказа. Матери вручали подарки, а потом слушали ее рассказ про тихую Цну на Рязанщине, про село Устье, где в небольшом домике над самой рекой родился и вырос Александр Типанов, про то, как он учился в школе, работал трактористом, помощником механика на пароходе, как она провожала его в армию ранней осенью 1942 года.

— Был Саша парень работящий, серьезный, — закончила свой рассказ Наталья Михайловна. — Был таким, как вы все. Большое спасибо вам за память о нем, за добрые ваши дела. Служите, сынки, по чести, по совести, как мой сын служил.

В морозную ночь командир противотанковой пушки сержант Морозов ушел на передний край. Оттуда, из траншеи, он долго наблюдал за укреплениями фашистов. Было тихо в лесу, словно все вокруг спало. Изредка загорались в вышине сигнальные ракеты. Только на мгновенья освещали они холодным светом деревья и занесенные снегом развалины зданий, и снова становилось темно. Дул порывистый ветер, раскачивая сосны и березы, искалеченные осколками снарядов. Где-то на фланге время от времени постреливал пулемет, — гитлеровцы прогревали его, чтобы смазка не застыла на морозе.

Уже много месяцев стояла, здесь противотанковая пушка Тимофея Морозова. Осенью 1941 года врагам не удалось занять Ораниенбаум и прорваться оттуда к балтийскому взморью. Фашистские части вышли к заливу восточнее — у Лигова, Стрельны, Петергофа. А за Лиговом уже держали оборону войска Ленинградского фронта. Расположение войск врага, когда изучал его Морозов по карте, напоминало огромную змею, ползшую к Финскому заливу.

Морозов подошел к своей любимице-пушке. Это была хорошая пушка, пришедшая на фронт издалека, с большого уральского завода. С Морозовым она поработала на славу — в одних только синявинских боях прошлого года шестнадцать дней подряд вела огонь по врагу. Погладив ствол пушки, Морозов прошел к коням. Серый жеребец Сом весело заржал. Мотнула головой белая кобыла Майна. Кони были здоровые, крепкие, не раз тащили они пушку по бездорожью, по грязи, по снегу. За время службы на батарее они привыкли ко всем людям расчета, а уж под огнем вели себя и вовсе хорошо, — это были боевые, обстрелянные кони. Все солдаты любили коней и баловали их, частенько давали Сому и Майне полакомиться сахаром, а сами пили несладкий чай.

В эту ночь почему-то никому не хотелось спать. Возвращению командира обрадовались, освободили для него лучшее место возле печки. Завязалась неторопливая солдатская беседа. Было о чем поговорить, было что вспомнить. Много пережили вместе, много еще предстояло испытать…

Командиру шел двадцать второй год. Он был выше и сильнее всех солдат расчета. Иногда, чтобы согреться на морозе, в свободное время затевали борьбу, и Морозов всех перебарывал. А ведь шесть человек находилось в подчинении у Морозова, и все они славились своей силой… Физически слабому человеку трудно было бы в этом расчете, — нелегко тащить пушку по глубокому рыхлому снегу.

Морозов прислушался к разговору солдат. Наводчик Дунаев читал вслух статью из газеты. Обычно веселое лицо Дунаева, освещенное слабым огоньком коптилки, казалось теперь суровым и строгим. Дунаева слушали внимательно. Морозов оглядел солдат. Вот сидит в углу замковый казах Саймагамбетов. Скуластое его лицо неподвижно. Заряжающий Стариков слушает с закрытыми глазами. Первый ящичный украинец Клашко — маленький, сутулый, уже немолодой — покачивает головой. Второй ящичный, Бураков, и ездовой Полекушин лежат в углу.

— Тут все описано, — тихо и строго сказал Дунаев. — В этой статье точно сказано о том, как семью мою погубили немцы, как убили товарищей, с которыми я бежал из родного Демянска, когда пришли фашисты. В первый раз меня тогда ранили…

— У нас на Украине фашисты тоже кровь льют, — отозвался Клашко.

— Да что тут говорить: ведь и у нашего командира они убили старика отца.

— Скоро ли в бой пойдем? — спросил Дунаев.

— Мне об этом не сообщают, как и тебе, — ответил Морозов. — Будет приказ — от товарищей не отстанем.

Кто-то отогнул край плащ-палатки и, заглянув в землянку, тихо сказал:

— Командир батареи вызывает Морозова.

Солдаты переглянулись: неспроста вызывают их начальника в такое позднее время. Одернув полушубок, Морозов вышел из землянки.

Разговор как-то сам собой оборвался. Прошло всего несколько минут, и в землянку вернулся Морозов.

— Что нового скажете, товарищ сержант? — спросил нетерпеливо ездовой Полекушин.

— Собираться надо, — ответил Морозов. — Командир батареи приказал оборудовать огневую позицию на переднем крае. Место точно указано. Идем на прямую наводку.

Все заторопились и через несколько минут уже подошли к поляне на переднем крае. Здесь они работали всю ночь, не разгибая спины. Когда враг освещал передний край ракетами, ложились на снег, маскировались. Лопаты звеня вгрызались в землю. К утру удалось сделать все — и площадку расчистили для пушки, и укрытие сделали для расчета. Днем немного отдохнули, а в ночь на 13 января со старого места потащили пушку на новую огневую позицию. Трудным был этот путь! Вели к переднему краю только узкие пешеходные тропы, да и те шли по болоту. А дальше еще труднее стало, — начиналась за болотом высотка. Снег глубокий был в эту зиму, и никак не могли сдвинуть пушку с места Сом и Майна. Пришлось взяться за лопаты, расчищать снег, чтобы хоть до подножья высотки подтащить пушку на конной тяге.

— Снимайте ремни! — приказал Морозов.

Сняли артиллеристы свои пояса, сделали из них длинную крепкую лямку, прицепили лямку к передку и потащили пушку в гору.

Стояла темная ночь, и это всех радовало: если бы заметили враги, что наши артиллеристы подтаскивают противотанковую пушку к переднему краю, поняли бы сразу: неспроста это делается.

Очень скользко было подыматься на высотку. То и дело казалось, что оборвется лямка и покатится пушка вниз, — много хлопот тогда будет, за ночь никак не управиться… Вот уж и рассвет близится, чуть синеет узкая полоса на востоке — за Стрельной, за Лиговом, за Ленинградом…

— Скорее, скорее, — торопил Морозов солдат. Низко пригибаясь к земле, крепко упираясь ногами в плотный, слежавшийся снег, тянул он самодельную лямку.

Огневую позицию для пушки выбрали удачно. Правда, не было здесь никакого укрытия, — ровную, гладкую поляну на вершине горы фашисты хорошо могли разглядеть со своего переднего края. Зато и у Морозова был хороший обзор с этой вершины — весь вражеский передний край как на ладони.