Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Мой адрес: гражданину В. В. Малиновскому, 1-я мещанская, д. № 43, кв. № 1. Москва.

Прибавлять ничего не нужно, мне передадут. Обнимаю Вас, Ваш Б. Савинков.

Р. Б. С этим письмом делайте, что хотите, т. е. если найдете нужным напечатать в выдержках или целиком».

Письмо производило странное впечатление. Хотя вроде бы со многими изложенными в нем фактами спорить не приходилось (на тот момент, а лет через пять все уже было по-другому). Но напрашивался вопрос: как Савинков мог увидеть все эти картины возрождающейся России? Из тюремного окна? Или во время редких поездок в рестораны и парки на прогулки вместе с чекистами?

В общем, Савинков спутал жанры — у него получилась смесь агитационной проповеди с объяснительной запиской и исповедью. Со стороны такого талантливого литератора, как он, это было явной ошибкой, и письмо выглядело путаным и не слишком убедительным.

Рейли решил не отвечать. Он считал, что с Савинковым вообще не о чем больше говорить, и не понимал, зачем с ним вступили в переписку Философов и Арцыбашев. «Удивительная страсть к совершенно ненужной и, по-моему, даже к недостойной переписке, — писал он. — Я теперь очень рад, что я никогда в нее не ввязывался».

В марте 1925 года Рейли послал перевод письма Савинкова Черчиллю и руководству британской разведки. В сопроводительной записке Рейли назвал его смесью «лицемерия, цинизма и бездушия». Кроме того, он был уверен, что оно «написано под диктовку и прошло цензуру». И в этом был не так далек от истины.

Поиск денег в Америке (в очередной раз неудачный) Рейли совмещал с попытками их заработать. Он решил остаться в Нью-Йорке и снова попробовать заняться собственным бизнесом. Вместе со своими знакомыми вскоре Рейли основал компанию и открыл ее офис на Бродвее. Начало выглядело солидно.

Компания получила название «Трейдинг венчурз инкорпорейтед» (Trading Ventures Incorporated), у Рейли в ней был контрольный пакет акций, и он занимал пост ее директора. «Самым модным бизнесом здесь сейчас является выпуск облигаций для заграничных муниципальных корпораций и иностранных промышленных компаний, — писал он в письме одному из своих знакомых. — …Я был бы чрезвычайно заинтересован в организации экспортно-импортных операций между Великобританией и Соединенными Штатами, как, впрочем, и во внедрении и финансировании здесь английских изобретений и технологий».

Но и это дело у него не пошло. Весной 1925 года он уже подумывал о сворачивании бизнеса. «Я окончательно решил ликвидировать свои коммерческие дела здесь, — сообщал он Бурцеву. — У меня абсолютно ничего не выходит, и я трачу свою энергию на переливание из пустого в порожнее. Кроме того, и для меня, и для моей жены жизнь здесь стала совершенно невмоготу. Мы никак не можем ужиться с американским хамством».

Эти самые «хамство» и «равнодушие» американцев были, по убеждению Рейли, только одной из причин его провалов и неудач. Другую он видел в кознях большевиков.

Рейли внимательно следил за тем, что происходило в отношениях США с Советами. Американцы не торопились официально признавать СССР, хотя кое-какие деловые связи с советским правительством уже налаживались. Например, в 1923 году в Америку приехал представитель советского текстильного синдиката, который вел переговоры о закупке крупной партии американского хлопка. 6 декабря 1923 года, президент Кулидж обратился с посланием к Конгрессу: «Наше правительство не имеет ничего против заключения американскими гражданами торговых сделок с русскими. Однако наше правительство не намерено вступать в сношения с правительством, отказывающимся от признания международных обязательств». Президент потребовал выплат компенсаций американским гражданам, которые понесли убытки от национализации предприятий в СССР, и признания долгов, числящихся даже не за царем, а за «новой Российской республикой» 1917 года. Несколько дней спустя государственный секретарь Чарлз Эванс Юз добавил, что американское правительство не вступит в переговоры с Советами, пока Москва не перестанет быть центром пропаганды против существующего в США строя.

Рейли делал все от него зависящее, чтобы это признание не состоялось. Он старался всячески привлекать внимание к отрицательным сторонам советской действительности — как в статьях, так и в лекциях, с которыми он время от времени выступал. Не стоит, конечно, преувеличивать его влияние в этом вопросе, но ое старался как мог. В феврале 1925 года Рейли, например, предупреждал американские власти о том, что недопустимо коммунистам разрешать свободно проводить митинги. «Если так пойдет, то еще немного, и вы не заметите, как они будут сидеть в Конгрессе и Белом доме», — заявлял он. 16 февраля Рейли писал Бурцеву: «Я именно хотел указать, какие успехи большевики здесь уже делают (это ведь не шутка собрать 15 000 коммунистов на митинг), и дать Вам случай указать на грозящую Соединенным Штатам опасность и предостеречь от последствий признания [СССР], впрочем, совершенно невероятного».

Впрочем, эти предупреждения мало к чему привели.

Пепита Бобадилья считала, что убежденность ее мужа в «кознях Москвы» была не просто манией преследования, обострившейся в результате очередного нервного потрясения. Нет, по ее словам, «интерес большевиков» действительно преследовал в то время ее мужа везде — и в Европе, и в Америке. И даже, когда они еще в августе 1924 года плыли на пароходе в Нью-Йорк, один из стюардов явно следил за ними. В мемуарах Пепита описывала, как, присмотревшись к этому стюарду, она сразу же узнала его: это был тот самый Дребков-Уорнер, который уговаривал Рейли поехать в Россию и возглавить там антибольшевистскую борьбу. Но муж тогда сказал ей, что Дребков шпионит слишком явно и, скорее всего, он лишь прикрытие, а настоящий соглядатай, вероятно, кто-то другой.

На пароходе было много русских, но, когда Пепита спросила у Рейли, неужели они едут в Америку, чтобы следить за ним, тот со смехом ответил, что нет — просто Советы хотят получить за океаном кредиты. Но и, конечно, кроме своих официальных представителей, шлют туда и секретных агентов, но к нему это вряд ли относится.

О другом эпизоде из серии «козней» упоминает Робин Брюс Локкарт. Якобы ОГПУ пыталось внедрить своего агента в нью-йоркскую контору Рейли под видом секретарши. Он раскусил ее довольно быстро, но не подал вида, а целый год подбрасывал ей фальшивые документы и корреспонденцию, которую она аккуратно копировала и отправляла в Москву. Основную работу приходилось выполнять поздно вечером, когда секретарша уходила домой. Постепенно определив круг ее контактов, Рейли без труда вычислил большую часть тайных большевистских агентов, работавших в Нью-Йорке.