Евгений Матонин - Сидней Рейли: Жизнь и приключения английского шпиона из Одессы

Рейли называл себя Константином Марковичем, хотя иногда в материалах следственного дела он фигурирует как Константин Павлович. Но не в этом дело. По словам Старжевской, она всерьез полюбила этого человека. «Во время нашего знакомства он выдавал себя за русского, и только перед тем, как скрылся, он сказал мне — кто он, — писала Старжевская. — До того момента у меня никаких сомнений не было, что он русский. Я ему верила, и любила и видела в нем человека очень честного, благородного, интересного и очень большого ума, и в душе гордилась любовью его…»

Роман между ними развивался быстро. В день знакомства он проводил ее домой и дал свой адрес. Второе свидание состоялось уже на следующий день. Потом они встречались в парках, в ресторане «Прага», у нее на квартире. Потом Рейли предложил ей снять квартиру получше — на Малой Бронной. Перед тем как окончательно оформить сделку, он осмотрел ее и даже оставил свой паспорт — для прописки. Разумеется, фальшивый. Затем он дал ей 20 тысяч рублей. Первый «транш» составил 15 тысяч, а остальную сумму он доплатил потом, в несколько приемов. Скорее всего, часть этих средств составляли деньги, одолженные Рейли у своего старого знакомого Максима Трестера.

Любопытная деталь — по словам Старжевской, Рейли говорил, что у него есть еще и другие знакомые женщины, и обещал ее с ними познакомить. Впрочем, в подобной ситуации «многоженства» он оказывался не в первый и не в последний раз. О его «слабости по женской линии» знали и в Лондоне, и там это далеко не всем нравилось. Начальники Рейли, наверное, вполне могли бы повторить слова вожака банды из фильма «Место встречи изменить нельзя»: «Говорил я ему, говорил: кабаки и бабы доведут до цугундера!» Впрочем, в этом смысле они были бы не правы — до цугундера Рейли как раз довели не женщины.

«Смерть Мирбаха немедленно вызвала репрессии против нас, — заявлял Рейли в 1925 году. — Мы предвидели, что за этим последует требование немцев среди других их требований высылки всех союзных миссий. Это и случилось».

Странное на первый взгляд заявление. Казалось бы, почему немцы после убийства своего посла левыми эсерами, которые были одинаково враждебно настроены как по отношению к «германскому милитаризму», так и к «англофранцузскому империализму», должны были требовать высылки миссий стран Антанты? 10 июля французский атташе капитан Жак Садуль записал: «В союзнических кругах ходят самые невероятные разговоры о требованиях Германии, выдвинутых ею после убийства Мирбаха. Она якобы потребовала немедленной высылки союзнических миссий и чуть ли не оккупации Петрограда и Москвы немецкими войсками. В частности, Москве придется мириться с присутствием целой дивизии… Я давно привык видеть, с какой величайшей легкостью самые серьезные деятели воспринимают подобные смехотворные слухи, и не придаю им большого значения».

Но в отношении закрытия союзнических миссий это могли быть не только слухи. И немцы, и советское правительство могли подозревать, что между убийством Мирбаха и союзниками есть некая связь.

Еще 6 июля, узнав о покушении на Мирбаха, Ленин написал текст телефонограммы во все райкомы РКП, районные Совдепы и всем штабам Красной армии. «Около 3-х часов дня брошены две бомбы в немецком посольстве, тяжело ранившие Мирбаха, это явное дело монархистов или тех провокаторов, которые хотят втянуть Россию в войну в интересах англо-французских капиталистов, подкупивших и чехословаков».

Даже потом, когда ЦК левых эсеров взял на себя всю ответственность за покушение и восстание в Москве, подозрения, что англичане и французы имели какое-то отношение к этим событиям, не исчезали. Усугублялись они и тем, что практически сразу после убийства Мирбаха началось восстание в Ярославле и Рыбинске (его готовил «Союз защиты Родины и Свободы» Бориса Савинкова) [36] Существует версия, что восстания в Ярославле и Рыбинске именно в это время начались не случайно. Якобы «Союз защиты Родины и Свободы» получил от англичан и французов информацию о том, что вскоре начнется высадка войск союзников на Севере. Восставшие надеялись, что их части придут к ним на помощь, после чего начнется наступление на Москву. Однако высадка началась почти на месяц позже, и к этому времени восстания были уже подавлены. «Никто не пришел, никто не поддержал», — с горечью писал Савинков позже. , а через несколько дней поднял мятеж главком Восточного фронта (ключевого в тот момент фронта Советской Республики) Михаил Муравьев. Он провозгласил себя «главкомом армии, действовавшей против Германии» и телеграфировал в Совнарком и германское посольство в Москве об объявлении войны Германии. 12 июля Муравьев был убит в Симбирске во время ареста.

Все эти выступления, вне зависимости от их политической окраски, носили явный антигерманский характер. Это действительно могло выглядеть как инспирированная и скоординированная кем-то акция. Почему нельзя было допустить, что к ней имели отношение союзники? Ведь срыв Брестского мира был бы в их интересах. Наконец, не желая разрыва отношений и войны с Германией, советское руководство могло демонстративно пойти навстречу их требованиям ужесточить контроль за работой союзных миссий.

«Сейчас же начались обыски в консульствах и аресты отдельных членов миссий, которые, впрочем, вскоре были освобождены, — вспоминал Рейли. — Также было издано распоряжение о запрещении союзным офицерам путешествовать». Здесь Рейли кое-что перепутал — обыски и аресты начались немного позже, в начале августа.

Второго августа 1918 года союзные войска начали высаживаться в Архангельске. Советская власть там прекратила свое существование. Вскоре было образовано «правительство» — Верховное управление Северной области во главе с одним из старейших на тот момент русских социалистов-народников Николаем Чайковским (в 1918 году ему было 67 лет, его называли «дедушкой революции»). Появление иностранных сил и антибольшевистского правительства в Архангельске привело к образованию нового фронта Гражданской войны — Северного.

За несколько дней до высадки союзников их послы из Вологды переехали в Архангельск. Таким образом, миссии стран Антанты в Москве и Петрограде оказались почти в роли заложников.

В Москве ходили слухи о грандиозной армии интервентов, которая теперь с севера начнет наступление на столицу Советской России. Говорили, что в Архангельске высадились чуть ли не сто тысяч человек, а японцы готовятся в ближайшее время послать семь дивизий в Сибирь на помощь чехословакам. Эти слухи были такими упорными, что в них вначале поверил даже Локкарт. Тем более когда заместитель наркома иностранных дел Карахан доверительно сказал ему, что для большевиков теперь все проиграно.