Олег Куденко - Орбита жизни

Гагарин по-прежнему — душа коллектива. У него всегда находятся время для товарищей.

Курсант Захаров долго болел и появился на поле, когда уже вовсю начались самостоятельные полеты, один сложнее другого. Парень поговорил со своим командиром, тоскливо поглядел на товарищей и поплелся в штаб. Он был уверен, что не успеет наверстать упущенное. Собственно, именно так ему и сказали в штабе. Гагарин встретился Захарову у самой проходной. Поговорили.

— Положение твое трудное, но не безвыходное! Стой здесь и непременно меня подожди. Говоришь, врачи признали здоровым? Так я сейчас…

Старшина экипажа куда-то побежал. Может, в штаб, может, к замполиту или командиру звена. Вернулся он обрадованный.

— Трудное положение отменяется! Будешь летать. Придется поднажать на учебу. Но мы тебе все поможем. Не возражаешь?

— Спасибо, — тихо сказал Захаров.

— Не спасибо, а сейчас же пойдем в класс. Что у тебя хуже всего идет, с того и начнем. Тебе польза и мне не вредно немного подзаняться, повторить…

Вечером Юрий разговаривал с Валей по телефону:

— Сегодня и завтра никак не смогу. Парень тут один гибнет… Словом, занят по горло. Ты меня понимаешь? Я должен с ним позаниматься. Обещал.

Валя все понимала. Она знала, что даже если у Юры в кармане увольнительная, но есть важное дело в части, в городе его можно не ждать…

Точно так же Юрий помог другому своему товарищу — Виктору Боеву, когда тот лежал в госпитале. Но помог по-иному: разыскал двух его братьев, которых Виктор считал пропавшими.

…Летний лагерь пятой эскадрильи расположился на самом берегу Урала. Сразу же за аэродромом тянулся лес, в лесу стояли палатки. По предложению Юрия ребята соорудили на берегу купальню и вышку для прыжков в воду. Очень хорошо после трудной работы в жаркий день, когда голова трещит от грохота моторов, а ладони пропитались керосином и маслом, разбежаться и броситься в ледяную воду…

И снова лето промелькнуло так быстро, словно деревья мимо лыжника, стремительно мчащегося с горы. Все одинаковое, похожее, трудное смешалось и растворилось во времени.

Осенью эскадрилью послали на работу в колхоз — убирать картошку.

В колхоз письма не приходили, и Юрий волновался: как там Валя? Она стала для него близким человеком. И проверка расставанием только лишний раз убедила его в том, что это именно так.

Порою по вечерам, когда лили холодные затяжные дожди, он сидел у ночного окна, по которому, словно слезы, катились капли, и думал о том, что в эти минуты делает Валя? Он отлично представлял себе все, чем она могла заниматься. Его беспокоило то, что она не пишет. Он не знал, что всему виной размытые дороги и плохая работа сельской почты. «Здесь идут проливные дожди…» Эта строка песни почему-то крепко засела у него в мозгу и не хотела уходить.

В колхозе Юрий часто вспоминал все, что связано с домашним уютом, с теплом. Вспоминал он и беляши, которые так вкусно готовил Иван Степанович, отец Вали. Вспоминал и далекий Гжатск, Гагарин твердо решил съездить домой в ближайший отпуск, после того как он вновь встретится с Валей.

Вернувшись, из колхоза, авиаторы начали готовиться к ноябрьскому параду. Строгое казарменное положение, ежедневные строевые занятия заслонили от него Валю, и увиделись они лишь седьмого ноября, когда училище торжественным маршем проходило по улицам Оренбурга. На площади Юрий заметил Валю, и Валя узнала его в рядах. Она улыбнулась и помахала ему рукой. А на следующий день они встретились и весь праздник провели вместе. Пожалуй, это были самые приятные дни за все последние годы. Тепло близких людей согревало Юрия. В те дни он почувствовал, что, наверное, теперь они всю жизнь будут вместе…

Дома, в Гжатске, во время отпуска он сказал матери, что думает жениться.

В Оренбург Юрий возвратился почти на неделю раньше срока. Валя без объяснений поняла, почему он так быстро приехал.

Если не считать перемен в его личной жизни, то самым примечательным и памятным событием было знакомство с новой техникой, а затем и полеты на МИГах.

Новые истребители казались Юрию верхом совершенства.

Материальную часть, а проще говоря — новую технику, Гагарин всегда усваивал быстро. И на этот раз машина настолько заинтересовала его, что раньше многих товарищей он не хуже механика знал реактивный двигатель: и компрессор, и камеры, и свечи, и форсунки, и газовую турбину. Наверное, если бы это понадобилось, Юрий собственноручно сумел бы собрать их и разобрать, даже если бы его разбудили среди ночи.

Но вот первый вылет. Юрий все делает по наставлению. Правая рука на ручке. Левая на секторах газа. Ноги — на педалях. Запел «пускач» — пусковой моторчик, а затем взревели двигатели. Вот тут-то и выяснилось, что МИГи гораздо сложнее в полете, чем это могло показаться с первого взгляда. Большая скорость предъявляла к пилоту совершенно новые требования.

Быстрые, легкие, маневренные, эти самолеты заставляли пилота работать интенсивно и напряженно. Не так просто было на них вести стрельбы и делать фигуры высшего пилотажа, даже взлетать и тем более приземляться.

В одном из полетов ведущим был Гагарин, а в задней кабине «спарки» сидел капитан Колосов.

Юрий уверенно поднял машину в воздух, хорошо выполнил полетное задание, но посадил машину неважно.

— Плохо, сержант! Посадку провели с высоким профилем, — коротко сказал капитан, хотя в душе он был доволен тем, как Юрий выполнял все фигуры и маневры. Да и маршрут он построил правильно.

Юрий помрачнел: он сам чувствовал, что посадил машину неважно. Но он не совсем ясно знал, что именно нужно сделать, чтобы получилось, как надо. Юрий внимательно расспросил инструктора. Потом долго беседовал с командиром звена и работал на тренажере. К нему подошли летчики.

— Что ты, Гагарин, тут возишься? Разобрался в теории — значит, в следующем полете все будет нормально. Пойдем-ка перекинемся в баскет…

— Нет, ребята, сейчас никак не могу. Плохо чувствую машину. А зря летать тоже не хочется, попусту керосин жечь…

Юрий очень хотел быть уверенным, что он действительно понял свою ошибку и знает, как ее исправить. Он во всем любил ясность. И никогда не хотел отставать от других — другие могут, значит, сможет и он! И, возможно, даже лучше, чем они!

Но в общем-то таких горьких минут было немного. Юрий хорошо усваивал теорию, быстро схватывал главное на практике. И на классных занятиях и во время полетов он шел одним из первых. Это в значительной степени объяснялось тем, что теперь он ощущал какое-то внутреннее равновесие, какую-то уверенность в себе, он определил это словом «стабильность».

Только однажды сплоховал Юра, переоценил свои знания и получил тройку по теории двигателя. Он вышел и грустно пошутил: «Срезал меня Резников!» Но было но до шуток: первая тройка в жизни! Через пять дней он пересдал предмет, и в зачетке появилась пятерка. А нужно заметить, что обычно после второго «захода» высший балл не ставили. Но Юра отвечал действительно отлично, и тут даже строгий преподаватель Резников не мог иначе оценить его знания.