Леонид Рейзер - Планида Сергея Капустина

Соломинка, за которую можно было ухватиться, все ж таки была.

Оставалось в нее вцепиться покрепче и ни в коем случае ее не отпускать.

Виктор Маклаков:

«Помню, мы пересеклись с Сережкой Капустиным после его возвращения из Австрии. Волчков Сашка, Глазов, Блинов Юрка, Шаталов… – вот эта плеяда разбрелась по Москве, по клубам. Сергей попал в клуб «Москвич» в Текстильщиках рядом с автозаводом одноименным. Женя Мишаков работал в этой ветеранской команде, и там был Капустин, еще кто-то. Там им немного платили. А у нас, в клубе «Авангард» при заводе недалеко от метро «Войковская», – Блинов, Шаталов, я, другие бывшие игроки. Я на этом заводе работал слесарем-сборщиком – после того, как вернулся из Ухты, где девять сезонов выступал.

До ветеранских дел Сережка пробовал извозом заняться, да что-то там не срослось. Слышал, в «Спартаке» пытались его трудоустроить. Еще где-то… Ну не получалось, видимо, нигде пристроиться. Ну и подключили его в команду ветеранов.

А там как было заведено? Пригласят куда-нибудь в регион – хозяева берут все расходы на себя и немного премиальных в конвертиках выдают; отыграем при публике – и, соответственно, потом фуршет, банкет… Ну, естественно, позволяли себе… Но в основном все было в меру. В основном…

В Ухту приезжали. Дважды. Меня там не было, стыковки не получались, поэтому со слов ребят говорю. Капустин приезжал в родную Ухту, а на лед не выходил. С народом-то местным общался по-простому; народ жаждал увидеть Капустина на льду, а Сережка на лед так и не вышел. В оба приезда той команды. Думаю, в родном городе воспоминания нахлынули, эмоции захлестнули…

Через какое-то время Капустина попросили из ветеранской команды».

Игорь Капустин:

«Брат еще сто лет за ветеранов выступал бы. Просто в то время, в 90-е, ветераны не так зарабатывали, как сейчас. Сейчас у них и олимпийские стипендии, и клуб «Легенды хоккея», а там они на ставках, там у них выезды в регионы, там условия для тренировок шикарнейшие…»

Сергей Котов:

«Я один раз с Капустиным выступал в Швеции за ветеранов. Кажется, это 1990-й был, когда у него уже слом пошел из-за дефолта. Там, в Швеции, еще чех Иван Глинка играл знаменитый – потом разбился в автокатастрофе… Там Капустин с Шалимовым выходили вместе – передачи друг другу делали классные и чуть ли не с лету забивали! И Серега катил еще очень, скажу, прилично; можно сказать, плавно и мощно катил, это у него осталось. Мощь чисто капустинская! Ни у кого больше такой я не встречал».

Ну что ж, в русло ветеранской реки 90-х, русло не широкое и не полноводное, он так и не вписался. Натура мужчины с размахом, с тягой к тому, чтобы все, что окружало его, красивым было, не стыковалась с шарашкиными конторами, которыми, увы, представали пред его очами то одна командочка седовласых и с брюшком, то вторая такая же, то третья… Кто ж ведал, что через десяток-полтора лет появится клуб «Легенды хоккея», похожий на город-сад для именитых ветеранов хоккейного производства…

Однако не примкнув к Маклакову и Блинову, Мишакову, Шаталову, Волчкову и прочим ветеранам, Капустин сам загнал себя в тупик, выхода из коего не просматривалось.

В лабиринт угодил после учебы в Высшей школе тренеров, угодил на все оставшиеся ему годы. И так и не сумел из этого действительно сложного, очень запутанного лабиринта найти выход.

Татьяна Капустина:

«Свои принципы не мог поменять. Или адаптировать к новым условиям жизни, к новым порядкам в обществе. Он оставался тем, каким был, а жизнь уже другой стала. И люди вокруг другими стали.

Сережа не смог адаптироваться.

Я, женщина, как-то выжила. С Денисом, которого воспитывала, поднимала.

А у него, видно, не было иммунитета на изменения в том, что вокруг происходило».

Душа Сергея Капустина пошла на излом…

Дни бежали за днями.

Недели сменяли недели.

Месяцы шли за месяцами.

И само течение времени, неумолимое для любого человека, превращалось для Сергея Алексеевича в сплошную и нескончаемую полосу в сумрачных тонах.

Неприкаянным стал Сергей Алексеевич Капустин.

Татьяна Капустина:

«Начался душевный надлом…»

Александр Чернега:

«Он мягкий такой, веселый. Подшучивал иногда…

Мое мнение – подломила его смерть Сережи. Не знаю, может, еще повлияло то, что не вписался в мутные 90-е. Все это нагрянуло на него. Я не забуду: когда маленький умер, мы сидим, и он говорит: «Сань, в этой жизни у меня все есть. За что меня покарал Бог? Вот все у меня есть – взял и сына отнял у меня. Ну жили бы мы и жили».

Ну он прав, Сергей, что там говорить. «За что так вот?» – говорит он, я помню. Часто вместе приезжали на кладбище, еще Котов с нами в Вострякове бывал. И он там как-то отключался. Поминал сыночка…»

Сергей Котов:

«Все пытались помочь. Но человек просто напрямую шел, не скрывал: «Я все решил. Ну, выпьете за меня сотку», – вот и все.

Мы часто встречались и разговаривали. Может, с какой-то работой помочь, еще что… «Да что вы суетитесь, за меня переживаете? Все у меня в порядке. Когда я уйду, выпейте за меня сотку».

Ну вроде как «Не влезайте, я сам. Не будет меня – выпейте сотку, помяните». Никто ему тут помочь не мог, только он сам».

Александр Чернега:

«Упорством не отличался. Когда это не касалось хоккея. Как-то заставлять себя делать что-то нужное, но чуждое ему – не мог… Но осуждать его я права не имею».

Сергей Котов:

«Он сам по себе сильный человек, и если интереса не испытывал к чему-то, все отметал… Я не знаю, кто его мог поднять. Кто мог бы чем-то заинтересовать, привлечь интересной работой. Но не было этого».

Александр Чернега:

«Ветераны начали собирать свои команды и куда-то выезжать в города на игры, чтобы подзаработать, а там же обязательно хлебосольный прием после хоккея, ко всем ветеранам уважение проявляют, а Капустина принимают особо… Ну и на столе все по-русски. А Сергей себя не нашел нигде, ветеранские дела тоже были тогда нестабильные; на душе несладко было; ну и не откажешься же от банкета, не поймут же местные люди…

Ну и постепенно, постепенно Сергей начал скатываться по этой дорожке…»

Татьяна Капустина:

«С начала 90-х страна сломалась – сломался и он.

И начал пить.

Во всех клубах, где играл, в сборной разных лет он находил общий язык с каждым, и к нему все очень хорошо относились. Нет таких, кто бы о Сереже плохо отозвался. Не встречала, не слышала.

Почему ему в 90-е стало трудно с людьми – да потому что люди стали другими».