Лара Прескотт - Секреты, которые мы храним. Три женщины, изменившие судьбу «Доктора Живаго»

Так почему же я так долго не замечала, что сама обладаю этими самыми особенностями и чертами?

«Он получил Нобелевскую премию, он получил Нобелевскую премию, он ее получил», – думала я, расхаживая по маленькому дому в ожидании Бориса. Нобелевскую премию получил не Горький, не Толстой, не Набоков, а Борис Леонидович Пастернак. Он стал вторым русским писателем, удостоенным этой награды, и его имя войдет в историю.

Однако я боялась того, что может произойти после того, как он примет эту награду. Само по себе присуждение Борису Нобелевской премии уже ставило государство в неловкое положение, а если Борис ее примет, то это может быть расценено как еще большее унижение.

А государство не прощало тех, кто его унижал.

Что произойдет, когда ажиотаж, связанный с присуждением Боре премии, уляжется? Кто защитит нас? Кто защитит меня?

Чтобы успокоиться, я вышла в небольшой сад, который Боря помог мне высадить. Начавшийся утром дождь закончился, облака исчезли, и вышло солнце. Перекличка сорок, солнечные лучи, согревающие аккуратную грядку, прохлада, которую я ощущала пальцами рук и лодыжками – все эти мелочи, казалось, говорили мне о том, что знакомый мне мир скоро изменится.

Держа в руках шляпу, ко мне подошел Боря. Мы встретились на тропинке на полпути между нашими домами.

– Я отправил телеграмму в Стокгольм, – сказал он.

– И что ты там написал? – поинтересовалась я.

– То, что я принимаю Нобелевскую премию, и то, что мы все приедем ее получать.

– Значит, мы поедем в Стокгольм? – переспросила я. На секунду мне представилась совершенно нереальная ситуация: я, одетая в черное платье, сшитое в Париже так, что оно сидит на мне как вторая кожа, и Боря в своем любимом сером костюме, унаследованном от своего отца. Я смотрю, как он встает, чтобы принять Нобелевскую премию. Аплодисменты публики накатывают на меня, словно морская волна. Во время торжественного ужина в синем зале мы будем есть бёф бургиньон, и он представит меня в качестве женщины, вдохновившей его на создание образа Лары – женщины, в которую мир влюбился точно так же, как влюбился он сам.

– Это невозможно, – произнес он, качая головой. Потом взял меня за руку, и, не говоря ни слова, мы пошли в мою спальню и занялись любовью так медленно и размеренно, как привыкли.

Он провел со мной большую часть ночи и ушел, когда синий утренний свет пробился сквозь мои занавески. В свете нового дня я заметила новые старческие пятна и черные волосы на его спине, после чего посмотрела на свою собственную кожу. Понимание того, как мы оба постарели, было словно прыжком в ледяную реку, и я задумалась о том, остались ли у нас силы для того, чтобы пережить все то, что нас ждет.

Когда я смотрела, как он покидает мою постель, меня охватила глубокая тоска по чему-то, что я еще не потеряла, но знала, что скоро потеряю.

После того как Борис отправил телеграмму в Стокгольм, Президиум ЦК КПСС принял секретное постановление «О клеветническом романе Б. Пастернака», в котором были следующие слова: «Признать, что присуждение Нобелевской премии роману Пастернака, в котором клеветнически изображается Октябрьская Социалистическая революция, советский народ, совершивший эту революцию, и строительство социализма в СССР, является враждебным по отношению к нашей стране актом и орудием международной реакции, направленным на разжигание холодной войны».

Власти не собирались терпеть поведение Пастернака и прощать его.

Нам сообщили, что начали собирать чрезвычайное общемосковское собрание писателей. Всем поэтам, писателям, драматургам и переводчикам говорили о том, что участие в собрании является обязательным.

Некоторые члены Союза писателей были рады тому, что самовлюбленный поэт, живущий в неприступной башне из слоновой кости, наконец-то получит по заслугам. Некоторые считали, что Пастернака нужно было уже давно прижать к ногтю, и высказывали непонимание, почему его не тронули во времена сталинских чисток. Часть писателей не разделяли официальную точку зрения и не желали участвовать в травле своего коллеги, друга или наставника, и надеялись на то, что к их точке зрения прислушаются.

Боря не читал газет, но я-то читала.

В газетах Борю называли Иудой, который продался за тридцать сребреников, человеком, ненавидевшим свою родину, и снобом, создавшим весьма сомнительное с художественной точки зрения литературное произведение. Роман «Доктор Живаго» называли орудием борьбы с государством, а Нобелевскую премию – наградой Запада за то, что Боря для него сделал.

Далеко не все старались очернить Борю. Большинство предпочитали просто отмалчиваться.

Друзья, которые раньше с упоением слушали Борю на литературных вечерах в малом доме, куда-то исчезли. Они больше не приходили в гости, не писали писем в Союз писателей в поддержку Бори, и многие их них отрицали то, что дружили с ним, когда их напрямую об этом спрашивали. Именно молчание друзей было неприятнее всего.

Однажды, вернувшись из школы, Ира сообщила, что в Москве прошли демонстрации студентов. Боря сидел в своем красном кресле, а Ира расхаживала перед ним, даже не успев снять пальто и шапку из беличьего меха.

– Преподаватели сказали, что участие в демонстрациях является обязательным. Все за исключением Полины Николаевны, которой сегодня не было на занятиях, – Ира бросила взгляд на Бориса. – Она твоя большая поклонница.

Боря встал и подбросил полено в печь. Он встал лицом к огню, немного погрел ладони и закрыл дверцу печи.

– Администрация раздавала студентам плакаты, но мы с приятельницами спрятались в туалете и просидели там, пока все не закончилось, – она посмотрела ему в глаза в надежде увидеть в них одобрение, но он на нее не смотрел.

– А что было написано на плакатах? – поинтересовался он.

Ира сняла шапку.

– Я их вблизи не видела. Только издалека.

На следующий день в «Литературной газете» появилась фотография одной из таких «спонтанных демонстраций». На фото были изображены студенты с плакатами, на одном из которых был нарисован Борис, скрюченными пальцами тянущийся к мешку со знаком $. На другом плакате было написано: «Выдворите Иуду из СССР!» В тексте статьи были перечислены фамилии студентов, подписавших письмо, осуждающее роман «Доктор Живаго».

Ира пробежала глазами список.

– Половина студентов из этого списка ничего не подписывали. По крайней мере, они сказали, что ничего не подписывали.

В тот вечер за ужином Митя спросил, является ли Боря богаче самого алчного американца.