Чак Паланик - На затравку. Моменты моей писательской жизни, после которых все изменилось

Не успел я сказать и пары слов, как увидел на краю толпы этих людей. Они двигались примерно на равном расстоянии друг от друга и несли высоко над головой большие плакатные щиты – ярко-розовые, светло-зеленые, светло-голубые. С какими-то надписями. Эти люди медленно вертелись, показывая толпе свои послания. Я не сразу разглядел, что там было написано, просто не успевал вовремя посмотреть на повернутый в мою сторону щит. В тот момент я не то зачитывал отрывок из романа, не то отвечал на вопросы – уже не вспомнить. Помню только, что в награду за интересные вопросы дарил людям тяжелые позолоченные короны, инкрустированные разноцветными стеклами. Несколько коробок с парой дюжин таких корон заранее доставили в магазин. У них была белая атласная подкладка, которую я подписал перманентным маркером. На мой взгляд, они выглядели просто обалденно.

В какой-то момент я взял паузу и наконец разглядел, что написано на одном из неоновых плакатов, разбросанных по всему залу: «ВЫ ЗНАЛИ, ЧТО В 1987-м ЧАК ПАЛАНИК ИЗНАСИЛОВАЛ И УБИЛ ДЕВЯТИЛЕТНЮЮ ЧЕРНОКОЖУЮ ДЕВОЧКУ?»

Таких плакатов было много. Все с одной и той же надписью.

Неприятная ситуация, мягко говоря. Я не обиделся – слишком был потрясен. И мне пришло в голову, что эти люди – пранкеры. Я сам нередко видел, как члены общества «Какофония» разыгрывают целые города. Например, однажды они установили рекламный щит «Эппл» с портретом Амелии Эрхарт и переиначенным слоганом компании: «Думай о смерти». А как-то раз на Пасху распяли на телефонном столбе у ворот баптистской церкви гигантского плюшевого розового кролика. Я знал, что розыгрыши порой заходят слишком далеко и производят неожиданный эффект, поэтому мне не хотелось слишком уж жестко ставить на место молодых пранкеров, явно делающих первые шаги в этом деле.

Сразу скажу, я никого никогда не насиловал и не убивал, ни черных, ни белых. Я обратился к парням с просьбой убрать плакаты. Они послушались. Читатели продолжали задавать вопросы, и кто-то… кто-то спросил, есть ли у меня запретные темы.

Да, они есть и были всегда. Я никогда не стану описывать бессмысленные жестокие пытки и убийство животных. Даже если это вымысел чистой воды. Сцена из книги «Девушка со странными волосами» Дэвида Фостера Уоллеса («Girl with Curious Hair» ), где герои обливают жидкостью для розжига живого щенка, а потом поджигают его, смеются и смотрят, как он с воплями бегает по подвалу и умирает… Эта сцена меня добила. Насилие по обоюдному согласию я еще могу понять – так родился «Бойцовский клуб» со строгими внутренними правилами и организацией. Но как только мои герои начали нападать на людей (в частности, на советника мэра по переработке вторсырья) и мы увидели фингал под глазом Марлы – все, история перестала мне нравиться. Тем легче было положить ей конец.

Итак, я произнес речь о том, что не приемлю насилие и особенно насилие по отношению к невинным животным. Распахнул душу. Я распахнул душу перед толпой. А потом распахнул ее еще шире, зачитав стихотворение Джона Ирвинга о любимом псе. Он был так предан и послушен, что, умирая, из последних сил притащился на разбросанные по полу газеты, чтобы не запачкать ковер. Там он и умер.

К тому моменту я практически вывернул душу наизнанку. Это стихотворение всегда меня пронимает, как и эссе Эми Хемпель про ее волонтерскую деятельность в собачьих приютах Манхэттена (« A Full Service Shelter »). В целях оптимизации труда и затрат некоторые приюты практикуют следующее: собаку, которой уже ввели смертельную инъекцию фенобарбитала, затаскивают на поводке на гору трупов. Умирая, она идет по еще теплым телам усыпленных животных и окончательно испускает дух на самой вершине, чтобы сотрудники не надрывали себе спины, таская трупы.

Короче, я идиот. Взял и показал людям душу – а на сцене этого делать нельзя ни в коем случае. Вместо того чтобы будить эмоции в зрителях, я захлебнулся в них сам. От разговоров про страдания животных у меня сдавило горло и помутнело в глазах. Категорически недопустимое поведение для автора «Бойцовского клуба».

Видите ли, я не пытаюсь отвертеться или переложить вину на других. Я сам накликал беду.

Наконец болтовня закончилась, и началась автограф-сессия. Народ бойко скупал мои книги – настолько бойко, что продавцам-консультантам пришлось сесть за кассы. Я сидел себе тихонько в дальнем углу, и ко мне по очереди подходили желающие поздороваться и получить автограф. Были среди них и те ребята с плакатами. Я спросил, чем они руководствовались, и парни робко ответили: мол, думали, будет смешно. В духе проекта «Разгром». Ну, пранк такой. Я решил, что гнобить их не имеет смысла. Такое случается, когда пытаешься ломать стереотипы. Да что уж там, меня самого не раз освистывала толпа. В общем, мы пожали друг другу руки и вроде бы разошлись с миром.

Тут один из ребят дал мне на подпись книгу. Лохматый пляжный мальчик с выгоревшими волосами, знаете таких? Серфер. Серфер или скейтер. Он вышел вперед, как вожак, и протянул мне книжку Дона Делилло.

Обложка была разрисована черным маркером, однако было ясно, что это книга Делилло. На самом деле мне на подпись чего только не приносят. Обычно Библии. Обычно люди просят написать «Я сосу Сатане» в их фамильной Библии и поставить автограф. Причем часто это старинные издания в кожаном переплете, с иллюстрациями Доре и выцветшими гербовыми экслибрисами чуть ли не времен Гуттенберга. В таких случаях я всегда вежливо отказываюсь. И жму человеку руку. Никогда не пытаюсь никого пристыдить.

Итак, я ответил блондину, что чужие книги не подписываю.

Блондин сказал: «Но это же ваша книга».

За его спиной выстроились сотни людей: очередь змеилась между стеллажами торгового зала.

Я указал парню на фамилию Делилло на обложке.

Тот по-прежнему просил меня подписать книгу. Я не подписывал. Наконец серфер и его шайка пранкеров удалились. Пустяк, казалось бы.

Порой встреча с автором оборачивается для человека настоящей трагедией. Ведь это наглядное доказательство, что персонажи, с которыми ты успел подружиться и сродниться, – вымысел. Их не существует, ты никогда с ними не познакомишься. Я сталкивался с этим множество раз, поэтому теперь стараюсь не знакомиться с теми, чье творчество задевает меня за живое. Отдавая себе в этом отчет, я всегда стараюсь по мере сил уменьшать причиняемый людям ущерб.

В общем, я – пидороватый, сентиментальный любитель животных и поэзии, отнюдь не Тайлер Дерден во плоти, – как ни в чем не бывало продолжал знакомиться с людьми и подписывать книжки. Люди обычно подходят к столу с такими восторженными лицами, что не ответить улыбкой на улыбку, объятием на объятие почти невозможно. Бывало, что мои читатели даже пускали слезу. Из тихонь, наоборот, приходится вытягивать приветствие. А с кем-то нужно сфотографироваться. Я всегда внимательно слушаю, что говорят мне поклонники, и стараюсь превратить их слова в забавные подписи. Люди видят меня впервые, и я хочу, чтобы у каждого из них осталось впечатление, будто я посвятил все свое время только ему. Поэтому на автограф-сессиях я стараюсь не разбрасываться и уделять внимание лишь тому человеку, с которым знакомлюсь в данный момент.