Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

Однажды, в бытность мою советником у Громыко, у нас с Загладиным завязался разговор, перешедший в серьезный спор. Говоря о ситуации в Африке, я заметил, что едва ли имеет смысл "возиться со всеми этими жалкими "комитетами освобождения”, которые вырастают там и сям, как грибы, чтобы спустя несколько месяцев бесследно исчезнуть”. Заг-ладин откровенно возмутился:

— Ты рассуждаешь точно, как твой босс, — заявил он. У Громыко нет чутья на идеологическую сторону дела. Вы с ним смотрите на вещи очень уж приземленно. Мидовцам вообще свойственно недооценивать силу коммунистических идей и пренебрегать их использованием.

Загладил считал, что Международный отдел ЦК не только лучше подготовлен к "правильному восприятию реальности и всем возможным случайностям”, но по ряду аспектов советской внешней политики более подходит для руководства политическими акциями. Исходя из марксистской точки зрения, он-де мог бы добиться более впечатляющих результатов, чем профессиональные дипломаты. Я ответил, что ведь, однако, фактически в Международном отделе ЦК всего несколько человек могут считаться специалистами по внешнеполитическим вопросам, в частности по вопросам межправительственных отношений, — или по проблемам, затрагивающим интересы многих стран, — таким, как, например, разоружение Германии.

Работая в МИДе, я получал, по крайней мере, личное удовлетворение, участвуя в переговорах по конкретным вопросам, и мне кажется, что крайне незавидна жизнь тех, кто служит надуманной идее, будто подлинные интересы нации представляет партия. Хотя в высших партийных органах и можно насчитать горстку рабочих и колхозников, подавляющее большинство "избранных” в эти органы составляют профессиональные партийные деятели, члены правительства, военные, видные представители интеллигенции, так что рабоче-крестьянская прослойка не играет там никакой роли. Советская элита и ее "бастионы власти” очень далеки от простых людей и глухи к их насущным нуждам. Проведя сопоставление с подобными общественными группами в других странах, приходится признать, что она больше подходит под марксистское определение "правящего класса”, чем какой бы то ни было слой или класс буржуазного общества, или любые уцелевшие где-либо остатки монархических институтов.

Ричард Никсон прибыл в Москву в понедельник 22 мая 1972 года, после полудня. День был сереньким и дождливым. Хотя я принимал активное участие в подготовке этого визита, мне не довелось попасть в состав небольшой группы официальных лиц, выделенной для встречи президента США во Внуковском аэропорту. Меня, как и многих других сотрудников МИДа, занимавшихся вопросами советско-американских отношений, отговорили ехать в аэропорт. Ввиду того что все еще продолжалась война во Вьетнаме, Политбюро решило оказать Никсону сдержанный прием, и только редкие цепочки москвичей приветствовали его во Внукове и на улицах Москвы.

Несмотря на такую позицию Политбюро, среди сотрудников МИДа — даже тех, кто прямо не был причастен к советско-американским отношениям или почему-либо не одобрял этот визит, — царило изрядное возбуждение. Советский Союз выказал заинтересованность в улучшении отношений с Соединенными Штатами еще во времена Хрущева и не раз подтверждал эту заинтересованность в годы правления Брежнева, — особенно с тех пор, как последний в конце 60-х годов стал лично уделять значительное внимание внешней политике. Эта тенденция отражала историческое перераспределение советских геополитических интересов, наметившееся после смерти Сталина.

Такой сдвиг давался нелегко. Враждебность по отношению к Западу была еще сильна. История нашей страны знает неоднократные, на протяжении столетий, вторжения тевтонских полчищ, поляков, шведов, немцев, французов. Еще не стерлась память о англо-американской интервенции 1919 года. Но только во второй половине двадцатого столетия растущая тревога, вызванная возможностью атомной войны, заставила искать путей сближения между Западом и Востоком, добиваться взаимовыгодного экономического сотрудничества с Америкой и Западной Европой.

Для меня и моих коллег это "новое открытие Америки”, несмотря на осторожничанье Кремля, означало надежду на реалистичную внешнюю политику, уже не подчиняющуюся субъективным намерениям того или другого государственного деятеля. Мы понимали, что улучшение отношений с Соединенными Штатами дастся нелегко, но считали, что оно стоит того, чтобы сделать серьезную попытку в этом направлении.

Наши оппоненты полагали, что Никсон выбрал неудачное время для визита в Москву. У нас во всеуслышание осуждались последние действия, предпринятые США во Вьетнаме, — минирование портов. Кроме того, личность самого Никсона ассоциировалась в Советском Союзе прежде всего со знаменитым "кухонным спором”, который он затеял с Хрущевым на американской выставке в Москве в 1959 году. Резко антикоммунистические настроения Никсона обусловливали враждебное отношение к нему со стороны правоверных антиамериканцев как в МИДе, так и вообще по всей нашей стране.

У меня произошла стычка с одним из таких противников Никсона на другой день после его прибытия в Москву.

Федор Тарасович Гусев, мой коллега по ведомству Громыко, был ветераном дипломатической службы. Когда-то он был послом СССР в Англии и заместителем министра иностранных дел, а теперь, достигнув уже преклонного возраста и не отличаясь крепким здоровьем, занимал должность советника Громыко, что означало для него нечто вроде почетной отставки. Человек искренний и порядочный, он все еще придерживался чисто сталинистских представлений об окружающем мире.

Потрясая перед собой свежим номером "Правды”, он негодующе выкрикивал:

— Аркадий Николаевич, это уж действительно переходит все границы! Я глазам своим не верю — посмотрите, как эта ваша публика искажает историю, лишь бы угодить этому сукину сыну!

Гусев имел в виду начальную фразу тоста, произнесенного Николаем Подгорным [11] В то время Подгорный был председателем Президиума Верховного совета. (Прим. переводчика.) на обеде, данном в честь Никсона накануне вечером. Я подготавливал речь Подгорного и сразу понял, что именно вызвало возмущение Гусева. Подгорный произнес буквально следующее: "Это первый официальный визит президента Соединенных Штатов Америки за всю историю взаимоотношений между нашими странами”.

— Первым американским президентом, посетившим Советский Союз, был Рузвельт! — гремел Гусев. — Нам следовало бы это помнить. То было время действительного сотрудничества, не то что эти вонючие шашни с Никсоном!

Я пытался его утихомирить, говоря, что никто не собирается искажать историю: Рузвельт действительно приезжал в СССР на Ялтинскую конференцию, но это нельзя считать официальным визитом… Однако Гусев не сдавался: