Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

— Вот как! Знаю я все эти увертки и выкрутасы. Вы придаете приезду Никсона слишком большое значение. Но помяните мое слово, вам еще придется об этом пожалеть.

Теперь, оглядываясь на то время, я думаю, что Гусев, пожалуй, был прав: значение визита Никсона сверх всякой меры преувеличивалось. Но ни тогда, ни сейчас я не мог бы согласиться с его подходом к самой проблеме отношений между сверхдержавами. Советско-американский диалог должен продолжаться, независимо от того, нравятся друг другу руководители обоих государств или нет.

Начиная с моей первой поездки в Нью-Йорк в 1958 году мой интерес к Соединенным Штатам продолжал расти. Но начало моей работы в ведомстве Громыко, непосредственно относящейся к сложной и увлекательной области взаимоотношений Советского Союза и Соединенных Штатов, совпало как раз с тем радикальным улучшением этих отношений, которое президент Никсон назвал "переходом от эпохи конфронтации к эпохе переговоров”.

Еще в Нью-Йорке, до того как я присоединился к московскому штабу Громыко, посол Добрынин рассказал Малику и мне о своих конфиденциальных контактах с Киссинджером, которые осуществлялись как бы "с черного хода”. Мне было приятно услышать про это явное свидетельство обоюдного доверия, но на Малика этот рассказ не произвел впечатления.

— Вы с ним можете сколько угодно заниматься сотрясанием воздуха, — кисло заметил он, — но я не верю ни Никсону, ни этому его маленькому профессору.

Однако что бы там ни говорил Малик, к концу президентства Джонсона изменение к лучшему в сов етско-американских отношениях сделалось очевидным. Уже существовало тесное сотрудничество между Москвой и Вашингтоном, единодушно стремившимися поскорее согласовать положения будущего договора о нераспространении ядерного оружия. Но не только: по случаю подписания этого договора (1 июля 1968 года) обе сверхдержавы объявили об обоюдном согласии начать обсуждение предстоящего договора об ограничении стратегических вооружений (СОЛТ). Если бы не советское вторжение в Чехословакию, эти переговоры начались бы гораздо раньше, чем это произошло в действительности. Кроме того, в октябре 1968 года, возможно, состоялась бы, как намечалось, советско-американская встреча на высшем уровне.

Официально считалось, что ни Малик, ни кто-либо другой в Миссии не знает о "переговорах с черного хода”. О них полагалось знать только членам Политбюро и секретарям ЦК, — ну, может быть, еще нескольким чиновникам, облеченным особым доверием. Секретность переговоров подчеркивалась тем, что только до Брежнева, Громыко и некоторых из их ближайших помощников доводилось содержание тех или иных важных сообщений, поступающих по этому каналу. Непосредственные и притом тайные контакты между Добрыниным и Киссинджером соответствовали природе советского строя и советским дипломатическим традициям, — точно так же, впрочем, как они были свойственны политическому стилю Ричарда Никсона и его главного советника по иностранным делам.

Для России (и СССР) издавна характерно особое пристрастие к секретности. В истории немало примеров тому, как порой люди, принадлежащие к разным национальностям и разным культурам, оказывались в состоянии находить общий язык и действовать сообща, добиваясь обоюдных выгод для своих стран, хотя те были противниками. Думается, личные качества и способности Добрынина и Киссинджера образовывали именно такую благоприятную комбинацию.

Как советник Громыко я имел случай убедиться в реальном значении контактов Добрынина и Киссинджера: они действительно дали возможность обсудить крайне щекотливые вопросы, накопившиеся в отношениях между Москвой и Вашингтоном. Со времен второй мировой войны не происходило такого серьезного анализа столь важных проблем, без полемических издержек и идеологическо-пропагандистских выпадов. Несмотря на сделавшуюся привычной подозрительность и дух соперничества, выказываемые обеими сторонами, такая форма обмена мнениями обеспечила реальный прогресс в советско-американских отношениях.

Начиная с 1969 года ключевую роль в этих переговорах играл Анатолий Добрынин. Немногие советские дипломаты были так хорошо подготовлены к этой роли, как он. Еще меньше было способных провести их с таким искусством.

Добрынин занимает особое положение среди советских дипломатов, не только потому, что он необычно долго представляет свою страну в Вашингтоне, и не потому, что ему открыт доступ в самые высшие московские политические сферы, где он обладает немалым весом. Особенности самой его личности позволяют ему выделяться на фоне большинства советских дипломатов, которые воспринимают указания сверху, как догму, и больше всего озабочены собственной карьерой. Хотя Добрынин в свое время учился на историческом факультете университета, а в дальнейшем получил диплом авиационного инженера и работал в военное время на авиазаводе, всю остальную часть жизни он был профессиональным дипломатом. Еще будучи молодым человеком, он сделался одним из лучших в Москве специалистов по Соединенным Штатам.

С 1952 по 1955 год Добрынин занимал должность первого секретаря советского посольства в Вашингтоне, затем возглавил мидовский отдел США. В Вашингтон он вернулся в 1962 году — уже на должность посла. Я познакомился с ним в 1958 году в Нью-Йорке, где он работал помощником Генерального секретаря ООН. С этого времени у нас установились дружеские отношения. Высокого роста, представительный, любезный, он произвел на меня впечатление с первой встречи. Мне стало немного не по себе, когда он смерил меня долгим, как бы испытующим взглядом. В его глазах за стеклами очков светилась не то хитрость, не то насмешка. В действительности ему не свойственны ни хитрость, ни лукавство. Он жизнерадостен, любознателен, обладает проницательным умом. Щедрый и сердечный в отношениях с подчиненными и равными по рангу, в обществе вышестоящих (в частности, Громыко, у которого он одно время был помощником) он держится с подкупающей искренностью.

Немалая самоуверенность, свойственная Добрынину, не делает его заносчивым. Одаренный богатым воображением, очень обходительный, он обладает интуитивной способностью быстро нащупывать тему, интересующую собеседника, и мгновенно осваивается в любой обстановке — незаменимое качество в мире современной хитроумной дипломатии. Однажды, советуя мне, как "преуспеть” в ООН, Добрынин сказал: делайте порученное вам дело методично, спокойно и с улыбкой. Он терпеть не может темпераментных неврастеников и говорит: "То и дело показывая свой характер, едва ли добьешься ожидаемых результатов”. Сам он умело пользуется этими принципами и постепенно завоевал симпатии многих должностных лиц в Вашингтоне и рядовых американцев.