Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

Когда Никсон в своем инавгурационном обращении заговорил о наступлении эпохи переговоров, оказалось, что он взял верную ноту, любезную слуху кремлевской верхушки. Москва как раз собиралась добиваться долгожданного перелома в советско-американских отношениях. Однако Киссинджер был прав, утверждая, что переговоры с Советами не будут легкими.

Все участники переговоров с советской стороны располагают ограниченными полномочиями и не могут позволить себе выражать мнения, расходящиеся с позицией Политбюро. Их американские партнеры, как я понимаю, более гибки и более откровенны, но первейший рефлекс советских сводится к подозрению насчет искренности добрых намерений партнера и к сомнениям в его честности. Отчасти такая жесткая позиция объясняется получаемыми ими инструкциями. Чтобы они в ходе переговоров были неуступчивее, кремлевское руководство обычно не предусматривает в директивах, даваемых своим представителям, возможности отступления, предоставляя им за столом переговоров тянуть время и упираться, пока Москва не выработает тот или иной компромиссный вариант.

Советский подход к тактике переговоров отличается еще одной особенностью. Политбюро санкционирует любые средства, неважно, благопристойные или подлые, лишь бы добиться желаемого результата. Иногда советские участники переговоров внезапно как бы выходят из состояния оцепенения и начинается фаза ужимок и прыжков. Но как бы они ни извивались, суть их позиции остается неизменной, пока они не будут вынуждены пойти на компромисс. Когда такой момент наступает, советские выказывают себя мастерами продать свои уступки за максимально высокую цену.

При малейшей возможности СССР пускает в ход все эти приемы. Так было и в ходе американо-советских пер его воров, приведших к посещению Никсоном Москвы, и во время выработки соглашения СОЛТ.

Под непосредственным наблюдением Громыко в МИДе была создана специальная комиссия по подготовке к визиту Никсона. Возглавил ее Василий Кузнецов, а вошли в нее Георгий Корниенко и я. Корниенко вообще специализировался по США. Он работал одно время первым секретарем советского посольства в Вашингтоне, а в 1966 году был назначен руководителем мидовского отдела Соединенных Штатов. Громыко вполне полагался на его знания, что позволило ему стать в дальнейшем первым заместителем министра иностранных дел.

Своей карьерой Корниенко обязан природным способностям и напряженной работе, но за быстрое продвижение по службе он расплатился сердечным заболеванием и гипертонией. Его профессионализм и скромность сделали его любимцем Громыко. Оба деятеля сходились во мнении, что основное внимание наша дипломатия должна уделять советско-американским отношениям. Впрочем, только в этом они и были единодушны. Признавая жизненно важное значение переговоров с Соединенными Штатами, Корниенко никогда не рассчитывал, что эти переговоры будут легкими, и всегда смотрел скептически на возможность договориться с американцами.

Многих мидовцев возмущало, что Никсон и Киссинджер провозгласили концепцию неделимости мировых проблем, ставя достижение прогресса на переговорах в зависимость от готовности Кремля помочь в решении таких проблем, как Вьетнам, Ближний Восток и европейская безопасность. Эта нервозность объяснялась отчасти нашим бессилием. У северо-вьетнамцев или арабов Советский Союз вовсе не пользовался таким авторитетом, как воображали себе американцы, постоянно склонные преувеличивать степень советского влияния на эти страны. Последние вовсе не были послушными марионетками СССР. Со своей стороны, Москва, заявляя, что ее помощь северовьетнамцам и прочим представляет собой только "выполнение интернационального долга” и "проявление братской солидарности с прогрессивными силами”, безусловно, преуменьшала свою способность использовать эту помощь как средство давления на друзей во имя собственных интересов.

Наиболее раздражающим фактором в советско-вьетнамских отношениях было выявившееся стремление Ханоя разыгрывать "советскую карту” против Китая, получая помощь от обоих государств, но не становясь ни на чью сторону в советско-китайском споре. Москве хотелось, чтобы Ханой официально заявил о своей ссоре с Пекином. Но Хо Ши Мин и его преемники предпочитали осторожный нейтралитет. Им удалось держать Советский Союз достаточно далеко от их военных действий. Время от времени они жаловались, что поставки оружия и военного снаряжения осуществляются слишком медленно. Бывали случаи, когда они утаивали от наших советников свои стратегические планы — точно так же, как свои шашни с китайцами. Наши советники, вкупе со своим московским начальством, считали северовьетнамцев народом подчеркнуто независимым и скрытным. На эти черты вьетнамского характера горько жаловался Москве наш посол в Ханое Илья Щербаков. Я думаю, американцев немало бы потешили эти советские затруднения, стань им известно содержание щербаковских донесений. В дальнейшем не раз случалось, что Москва получала более детальную информацию о переговорах, ведущихся с Ле Дык Тхо в Париже, от Генри Киссинджера, чем от "наших вьетнамских братьев”.

На Ближнем Востоке Советский Союз также попал в положение, в котором он не много мог себе позволить. После смерти Насера нам оставалось разве что поддерживать арабских экстремистов. По мере укрепления (к ужасу Москвы) власти президента Садата советское руководство начинало думать, что малейший отход от максимально жесткой линии только усложнит усилия, все еще предпринимаемые для сохранения остатков былого влияния СССР в Египте.

Не приходится удивляться, что Громыко пробурчал: мы не собираемся "платить авансом”, еще не зная, что получим от американцев взамен за принятие нами их концепции неделимости. Каждый раз, когда заходила речь об этой концепции, Громыко заявлял, что не прельщает его, дескать, "журавль в небе”. Но, конечно, не в этом причина, почему оказалась отложена встреча Брежнева с Никсоном, — существовали, несомненно, другие факторы, заставлявшие как Кремль, так и Белый дом оттягивать ее и выжидать. В промежутке нас ожидал неприятный сюрприз.

В июле 1971 года Киссинджер начал проводить свою "тройственную политику”, тайно посетив Пекин. Советское руководство восприняло это как чувствительный удар. Громыко несколько недель ходил с кислой физиономией.

После того как в феврале 1972 года в Китае побывал Никсон и было опубликовано "Шанхайское коммюнике”, состоялось бурное заседание Политбюро. Всего за несколько месяцев до того Китайская Народная Республика была принята в ООН. Формально СССР много лет подряд выступал за членство Китая в ООН, но теперь эти усилия увенчались поистине пирровой его победой. Не успел Малик выступить с приветствием, адресованным делегации КНР, как из Москвы ему дали знать, что Пекин "блокируется с империализмом”.