Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

В Шанхайском коммюнике отмечалось, что ни одна из подписавших его сторон "не стремится к гегемонии в районе Азии и Тихого океана и будет противодействовать усилиям любой третьей стороны… установить здесь свою гегемонию”. Этот прозрачный намек на намерения Советского Союза очень обозлил советское руководство. В дальнейшем Киссинджер подтвердил, что Кремль не ошибся в оценке сути коммюнике. "Две стороны, — писал он, — не упускали из виду совместную задачу противодействия тому явлению, которое в коммюнике было названо "гегемонизмом”. Попросту говоря, это означало противодействие советским попыткам изменить соотношение сил в мире в свою пользу”. [13] Washington Post, 01.30.1983.

Несмотря ни на что, я ощущал явно воскресающую самоуверенность нашего руководства. После многих неприятностей 60-х годов, начавшихся с Берлина, осложнений с Чехословакией и наших попыток сравняться с США в гонке вооружений, Советский Союз теперь воспрянул и становился все более мощным соперником Соединенных Штатов. Наши руководители заново проанализировали обстановку в мире и начали менять направление курса внешней политики государства. Мои надежды на перемены окрепли, хотя я и отдавал себе отчет в том, что они как-то противоречат сложившемуся у меня представлению о нашей политике в отношении ООН, разоружения и по другим вопросам.

Мне было приятно принимать участие в приготовлениях к встрече на высшем уровне и работать над тем, чтобы эта встреча увенчалась, по возможности, реальным успехом. Главное — предстояло ликвидировать расхождения по СОЛТ. Будучи в Нью-Йорке, я маневрировал, как мог, следуя общей линии нашей дипломатии в ходе предварительного обсуждения проблем, связанных с контролем стратегических вооружений. Работая теперь в Москве, я оказался уже непосредственно вовлечен в подготовку СОЛТ.

В 60-х годах Советский Союз разместил вокруг Москвы противоракетную систему, получившую на Западе условное наименование "Галош”. Как было заявлено, она должна обеспечивать защиту населения от баллистических ракет. Во время встречи с президентом Джонсоном в Гласборо в 1967 году Косыгин дал понять, что, в то время как США собираются вести переговоры только об ограничении количества противоракетных установок, Советский Союз полагает, что в первую очередь надо обсуждать вопрос о наступательном оружии — стратегических ракетах с ядерными боеголовками. К тому времени, когда я сделался советником Громыко (1970), позиция Москвы изменилась на прямо противоположную. Теперь уже мы хотели прежде всего ограничения числа противоракетных установок. Это сальто свидетельствовало о советском желании задержать реализацию американской системы защиты от баллистических ракет — "Сейфгард”; последняя была разработана в ответ на наш "Галош”, который оказался менее совершенным, чем ожидалось.

В общем, существовало серьезное желание достичь соглашения по СОЛТ. Советское руководство страстно жаждало равенства с Соединенными Штатами. Озабоченность Политбюро непредсказуемым исходом гонки вооружений, в которой каждая сторона надеялась добиться стратегического преимущества, усугублялась также печальной необходимостью изымать из народного хозяйства все больше средств на реализацию военной программы. Советские экономисты настойчиво предупреждали, что если военные расходы будут продолжать расти в том же темпе, это начнет серьезно угрожать производству товаров народного потребления и сельскохозяйственной продукции. Вдобавок несомненное превосходство США в жизненно важной области компьютерной технологии увеличивало советские опасения, что гонку вооружений могут выиграть американцы.

Брежнев понимал, что даже если соглашение не состоится, сам факт вступления в переговоры по СОЛТ принесет Советскому Союзу моральные выгоды. Эти переговоры могут способствовать тому, что американский Конгресс урежет ассигнования на некоторые из военных программ. Можно использовать их и в целях советско-американского сближения в ущерб Китаю, и для того, чтобы попытаться сеять раздоры в НАТО. В основном по этой причине Советы предпочли на этот раз строго конфиденциальные переговоры, не ставя о них в известность Объединенные Нации. Это было необычное явление в советской практике: до сих пор мы предпочитали всячески рекламировать ведущиеся нами переговоры о разоружении. СОЛТ рождался в муках. Особенно болезненно воспринимали его военные. После десятилетий абсолютной секретности, окружавшей наращивание советских вооружений, представлялось несуразным раскрывать противнику даже хотя бы одни названия наших систем оружия. Забавно, что Советы так и не смогли заставить себя пойти на "рассекречивание” этих названий и решили пользоваться условными обозначениями наших боевых средств, имеющими хождение в НАТО. Министр обороны Гречко за все время переговоров по СОЛТ так и не оправился от шока. Его неизлечимое недоверие к переговорам и яростное неприятие самой их идеи, столь хорошо известные всем нам, их участникам, оказали негативное воздействие даже на более реалистично мыслящих и толковых генералов и политических деятелей. Гречко вновь и вновь, иногда вовсе не к месту, пускался в резонерские рассуждения об агрессивной природе империализма, которая, как он уверял нас, не изменилась. Единственной гарантией от возникновения новой мировой войны остается непрерывное наращивание советской боевой мощи.

Гречко, которого многие в Москве считали туповатым, не только пользовался поддержкой военных старого закала, но к тому же был обязан своей карьерой в значительной мере тому обстоятельству, что в годы второй мировой войны они с Брежневым были приятелями. Их дружеские отношения продолжали оставаться достаточно прочными, и Гречко использовал право свободного доступа к партийному вождю, чтобы постоянно убеждать его продолжать наращивание военной мощи СССР. Подчинившись приказам сверху, Гречко, неохотно примирился с открытием переговоров по СОЛТ, но почти немедленно развернул нечто вроде партизанской кампании, которая дала ему возможность затормозить процесс переговоров. Он установил строгий контроль за своими подчиненными, сдерживая их сотрудничество с МИДом. Если поначалу Николай Огарков и его коллеги имели возможность высказываться относительно свободно, теперь Гречко требовал, чтобы их выступления не выходили за пределы заранее составленных текстов, которые должны были заблаговременно представляться на утверждение министру обороны.

Этот нелепый приказ существенно затруднил переговоры по проблемам, связанным с СОЛТ. Отношения между Гречко и Громыко никогда не были теплыми, но теперь они ухудшились до такой степени, что некоторое время оба министра вовсе избегали непосредственного общения. Эта "игра в молчанку” распространилась и на ряд сотрудников обоих министерств. Более того, позиция Гречко до некоторой степени противоречила взглядам его же собственных ближайших помощников. Огарков, к примеру, как-то сказал: "У нас некоторые все еще мыслят устарелыми категориями. Они продолжают долбить уроки первой и второй мировой войн и не всегда понимают современные военные проблемы”. Огарков не упомянул ни одной конкретной фамилии, но было понятно, что он имеет в виду, в частности, Гречко.