Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

По мнению Загладила, мы перестарались. Ни в "Основных принципах”, ни в проекте совместного коммюнике Советский Союз не подтверждал своего постоянного требования о полном выводе войск Израиля с территорий, занятых им в 1967 году. Ни словом не упоминалось о расизме или деколонизации, или об обязательстве СССР добиваться социальной справедливости для угнетенных народов Азии и Африки. По вопросу о Вьетнаме отмечалось решительное расхождение позиций обеих сторон, и только.

Как считал Загладил, оба документа были "политически выхолощенными”, если не считать утверждения в "Основных принципах”, что американо-советские "различия в идеологии и… общественном строе… не являются препятствием” для развития "нормальных отношений”. Но ортодоксальными коммунистами именно такая формулировка рассматривалась как отход от идеологической непримиримости ко всему капиталистическому.

Мне, разумеется, было известно, что позиция Громыко пользуется поддержкой Брежнева, мнение которого, благодаря проведенным маневрам, никому из его коллег уже не удастся поколебать.

— Нами были получены от Андрея Андреевича совершенно четкие указания на этот счет, — сказал я Загладину. — Если у вас есть возражения, почему бы вам не представить их на рассмотрение Политбюро?

Загладил не сдавался.

— Громыко, конечно, понимает толк в этих вопросах, — признал он, — но мы тоже имеем право высказать свое мнение.

— Конечно, имеете. Но дело в том, что ваше мнение расходится с указаниями, которые мы получили. Поскольку возникло расхождение, доложите о нем на Политбюро. Пусть там решают. А пока что мы подчиняемся полученным распоряжениям.

— Знаешь, Аркадий, мы ведь тоже кое-что значим…

— Ну да, но по части иностранных дел ваши возможности все же ограничены.

Когда проект был в предварительном порядке разослан членам Политбюро, только у председателя Совета министров Косыгина возникли вопросы, касающиеся некоторых формулировок. Его помощник попросил меня прибыть к его шефу, но ожидаемого допроса с пристрастием не последовало. Разговор был коротким и любезным. На заседании Политбюро текст, предложенный МИДом, было решено одобрить ("принять за основу для предстоящих переговоров”) фактически без обсуждения.

Поскольку Политбюро рассматривало документы, за составление которых я нес личную ответственность, я присутствовал на заседании в Кремле, сидя вместе с Кузнецовым, Корниенко и Макаровым за спиной Громыко, занявшего место у длинного стола. Брежнев спросил, все ли члены Политбюро своевременно получили проект американо-советских документов и успели ли с ними ознакомиться. Большинство присутствующих молча кивнули головой.

— Есть предложение одобрить проект, — произнес Брежнев. Все молчали.

— Проект одобрен, — заключил Брежнев, чуть выждав. Макаров дотронулся до моего плеча и прошептал:

— Все в порядке, Аркадий, можешь идти.

Из этого и других посещений Кремля, особенностей подготовки Громыко к заседаниям Политбюро и бесед с коллегами, которые чаще моего попадали на эти заседания, я вынес впечатление, что процедура, свидетелем которой мне довелось стать, была обычной для этого органа, а не представляла собой какого-то исключения. Пока я ждал своей очереди в приемной, другие советники, вызываемые в зал заседаний Политбюро, то и дело скрывались за его дверью и почти сразу выходили обратно. Сидя за столом, уставленным бутылками минеральной воды и вазочками с печеньем, государственные мужи стараются разделываться со своими формальными обязанностями в как можно более быстром темпе. Заседание, на котором я побывал, длилось с 10.30 утра до пяти часов дня, с перерывом на обед, и шло спокойно, упорядоченно и методично. Хотя повестка дня готовится заранее, прочие формальные требования процедуры заседаний не соблюдаются, например не устанавливается наличие кворума.

Заседания Политбюро происходят либо в кремлевском кабинете генсека, либо в здании ЦК на Старой площади. Срочные встречи отдельных членов Политбюро или встречи, связанные с прибытием высоких гостей из-за границы, назначаются во Внуковском аэропорту. В Кремле члены Политбюро сидят вдоль длинного стола, во главе которого занимает место Генеральный секретарь. Кабинет расположен на втором этаже; стены обшиты деревянными панелями, высокий потолок. На присутствующих смотрит со стены ленинский портрет. Окна кабинета выходят в кремлевский двор. У дверей стоит пост охраны; охранники, конечно, знают в лицо всех присутствующих.

Проект совместного советско-американского коммюнике был без всяких осложнений одобрен на Московской встрече 1972 года. Громыко попросил меня сопровождать его и Добрынина в Кремль на встречу с Генри Киссинджером, где предполагалось обсуждение коммюнике. В тот раз я впервые увидел Государственного секретаря Соединенных Штатов за столом переговоров.

Мне очень понравилась покладистость, проявленная Киссинджером в ходе дискуссии. Он выразил пожелание внести в текст несколько незначительных поправок, но видя, что Громыко против, не стал настаивать.

Когда мы в машине Громыко возвращались в министерство, я шутливо сказал Добрынину, что, наверное, Киссинджер и в Вашингтоне не доставлял ему больших неприятностей, — судя по тому, как легко было сегодня получить его одобрение составленного нами текста. Добрынин воспринял мое замечание всерьез и выпалил в ответ, что Киссинджер вовсе не всегда такой сговорчивый и с ним постоянно приходится быть начеку:

— Вы еще рта не успеете раскрыть, как ему уже известно, что он должен вам возразить.

Громыко добавил:

— К тому же он скользкий, как змея, — никто не знает, что у него на уме.

Громыко произнес это без тени враждебности. Даже по отношению к противнику он применял все ту же шкалу оценок: главным для него было — серьезный человек или несерьезный. Киссинджера он находил серьезным.

Вначале Громыко был несколько обескуражен шутливой манерой разговора, свойственной Киссинджеру, но вскоре, к своему удовольствию, распознал в нем человека незаурядного, умудренного опытом дипломата, прекрасно знакомого с сутью обсуждаемых вопросов. Громыко не жалел труда и времени, чтобы подготовиться к каждой очередной встрече с Киссинджером, и устремлялся на нее с восторженной пылкостью, достойной новобрачного в ночь свадьбы.

Фактически успех Московской встречи на высшем уровне в мае 1972 года был в значительной степени обеспечен благодаря предварительному посещению Киссинджером Москвы и его переговорам с Громыко. Здесь уместно вновь подчеркнуть также роль МИДа и рассеять некоторые неверные представления, распространенные на Западе и касающиеся роли прочих учреждений и личностей в налаживании советско-американских отношений. В этой связи часто упоминается, например, имя Георгия Арбатова. Запад считал его одним из наиболее влиятельных советников Брежнева во всем, что касалось отношений с Соединенными Штатами. Но я никогда не встречал Арбатова в кабинете Громыко.