Аркадий Шевченко - Разрыв с Москвой

Проблема, возникшая передо мной и двумя другими старшими должностными лицами, явившимися по вызову в кабинет Кузнецова, означала необходимость принять принципиально важное и ответственное политическое решение. Чему СССР должен отдать предпочтение — народу Вьетнама, дело которого мы всегда защищали, или же надеждам, связываемым с уже объявленным визитом Никсона, — надеждам на соглашение по СОЛТ и перелом к лучшему в отношениях с Вашингтоном?

Мои коллеги, так же как и я, не представляли себе, какую линию нам следует избрать. Георгий Корниенко высказал мнение, что, может быть, Вашингтон пытается спровоцировать отмену визита Никсона в Москву. Анатолий Ковалев пустился в рассуждения насчет того, удастся ли нам форсировать поставки оружия Вьетнаму через Китай, и как это можно было бы организовать. Он явно ушел от вопроса, стоящего перед нами сию минуту, и Кузнецову пришлось резко вмешаться:

— Сейчас не время философствовать. Нам предстоит выступить с официальным заявлением, и кто-то должен подготовить проект, — заявил он.

Он поручил эту работу Ковалеву и мне, потребовав, чтобы в проекте в немногих словах, но резко были осуждены действия США. Такова предварительная установка, а дальше все зависит от того, какую окончательную линию изберет руководство. Пока мы пишем, он попытается связаться с Громыко, с руководителями Министерства обороны и, если удастся, с Брежневым и получить от них соответствующие указания.

Спустя полчаса или час Кузнецов позвонил в кабинет Ковалева, где мы трудились. Не уточняя, от кого получены указания, он сказал:

— Дело сильно упрощается. Вам не требуется прибегать в заявлении к особенно резким выражениям. Выдержите его в спокойном тоне, выразите решительное и суровое осуждение. Минирование должно прекратиться.

Меня удивило то, что он даже не упомянул о возможных ответных санкциях.

— Поймите меня правильно, — заключил Кузнецов. — Наверху придают визиту Никсона чрезвычайно важное значение. Все будет продолжаться, как было намечено. Остальное неважно.

Я был поражен. Меня не смущало это решение как таковое. Я сам увлеченно работал над подготовкой к визиту Никсона и связывал с ним определенные надежды. Поражало другое: с какой легкостью мы махнули рукой на действия американцев во Вьетнаме, мгновенно рассчитав, что нам выгодно отвернуться от азиатского союзника, для виду пролив слезу-другую по поводу его участи.

Зато более критичную проблему, связанную с обещанием Брежнева либерализовать американо-советские торговые отношения, не удалось решить столь легко. По этому вопросу у Косыгина и Подгорного возникли сомнения в правильности позиции Брежнева; правда, переубедить его им не удалось. Косыгин признавал важность советско-американских экономических отношений и даже стоял за их развитие, но только при условии, что Советский Союз в максимальной степени сохранит экономическую независимость от Запада. По словам его помощников, он не раз отклонял предложения, сводившиеся к тому, чтобы СССР "растранжиривал” свои природные ресурсы, заключая внешнеторговые сделки, которые, как он опасался, сделают нашу страну чрезмерно зависимой от иностранных рынков. В то время как Брежнев считал подобные многомиллиардные сделки выгодными, поскольку они сулили также преимущества в импорте, Косыгин чувствовал, как опасно экспортировать невозобновляемое минеральное сырье, нефть или газ: это увеличит могущество капиталистического мира и в то же время надолго затормозит дальнейшее развитие советской экономики.

На встрече Никсона Косыгин дал понять, как он недоволен приемом, оказываемым президенту Соединенных Штатов. Читая свое приветствие, адресованное Никсону, он выпустил из текста, подготовленного МИДом, несколько самых радушных и оптимистичных фраз. Правда, от этого общий тон выступления Косыгина не стал недоброжелательным. Это выступление вполне отвечало линии Политбюро, и лишь немногие посвященные знали, насколько холоднее оно прозвучало по сравнению с намеченным заранее.

Похоже, Косыгин рассчитывал воспользоваться проблемой внешней торговли, чтобы несколько ослабить триумф Брежнева, достигнутый за его счет. Но, как бы там ни было, некоторые опасения, брюзгливо высказанные им в узком кругу, так же стары и непреходящи, как сама история России. В восемнадцатом веке земельная знать, бояре, противились, хотя и тщетно, реформам Петра Великого как чуждым Руси европейским выдумкам. В области как культуры, так и политики консерваторы-славянофилы столетие спустя пытались представить отсталость России благом и видели в изолированности страны ее силу. После второй мировой войны Сталин связал идею национализма с политикой экономической обособленности.

Косыгин отстаивал ту же традицию — то ли из принципа, то ли из самолюбия. А Брежнев призывал к противоположному, — что, впрочем, тоже не раз повторялось в российской истории, — и увлек этой перспективой большинство своих соратников. Для его выступления на пленуме ЦК я подобрал ленинские высказывания в пользу широких экономических связей с капиталистическими странами и фирмами. То обстоятельство, что Ленин прибегал к такой политике в условиях послереволюционной разрухи, не ослабляло стремления Брежнева подкрепить свою позицию этими цитатами полувековой давности, к тому же вырванными из контекста.

Основной чертой этих дебатов накануне встречи на высшем уровне был их зыбкий, неокончательный характер. Не было возможности развить те или иные доводы, придать им большую убедительность, — это не соответствовало бы стилю политики брежневской эпохи. Различия во мнениях затушевывались: считалось, что либо их вообще не возникало, либо они несущественны.

Но, так или иначе, результаты Московской встречи казались мне в основном положительными. Я надеялся, что она будет способствовать нашему сотрудничеству с США и в конце концов поможет нашему руководству понять истинные намерения американцев. Больше всего я был рад заключению соглашений по СОЛТ. Они ограничивали развертывание противоракетных систем и наращивание арсеналов стратегического наступательного оружия, а кроме того, означали существенный шаг вперед в области контроля над вооружениями. Правда, соглашением по стратегическому наступательному ракетному оружию устанавливались только количественные пределы, а не ограничения качественного характера. Поэтому СОЛТ 1 не приходится винить за то, что произошло в дальнейшем. Соединенные Штаты в добровольном порядке почти заморозили на 70-е годы свой арсенал стратегического оружия, между тем как Советский Союз продолжал наращивать свой военный потенциал в пределах, оговоренных СОЛТ. В 1972 году еще не существовало фактического равенства сторон в области ядерных стратегических сил — Советы отставали от США по надежности и эффективности ракетных систем, хотя опережали соперника по части конвенциональных сил. Соглашения СОЛТ давали обеим сторонам право модернизировать свое стратегическое наступательное оружие. Москва в полной мере воспользовалась этим правом, Вашингтон в этом отношении действовал гораздо скромнее.