Вадим Абдрашитов - Портрет поздней империи. Андрей Битов

Мы вышли на перрон, а там какая-то странная пивная, она была сине-зеленого цвета. Даже если вы не художники, вы оцените: янтарного цвета пиво и сине-зеленый интерьер зала. Дивной красоты сочетание и, можно сказать, целый натюрморт. Выпили по две кружки божественного янтарного пива, вышли в город. Оказалось, мы всего лишь на площади Рижского вокзала. То есть мы уехали очень недалеко, но мера приключения было так сильна, что мы забыли все на свете от счастья, стали вычислять, куда бы нам пойти дальше, нашли эту цель и уже ей следовали.

У меня очень много таких историй, но расскажу еще одну. Как-то Андрей пригласил нас с Беллой на передачу «Линия жизни». Сказал: «В семь часов приедет машина, будьте готовы. Это необходимо сделать». И мы ждем: семь, проходит полчаса, близится к восьми — никакой машины нет. Девятый час. Белла советует позвонить, узнать, может быть, что-то произошло. Говорю: «Не буду я звонить, это его просьба, почему же я буду звонить-то? Он просил». Девять часов. Я звоню все-таки — и вдруг он оказывается дома. Я говорю: «Андрей, что случилось? Ты дома? Мы же с семи часов тебя ждем. Где ты?» Он говорит: «За мной тоже не пришла машина». — «Ну, и как же быть?» Он сказал такую великую фразу, очень его характеризующую: «Может быть, рассосется как-нибудь?» Оставляю вам решить эту загадку. Я просто старался передать обаяние и очарование Битова, еще раз его вспоминая.

Литературная обработка текста Дарьи Ефремовой.

© О. Николаева

Я познакомилась с Андреем Битовым, когда мне было шестнадцать лет, и мы дружили до самой его смерти. Нас связывают многие мистические и чудесные истории, приключения и путешествия, о чем можно написать целую книгу: собственно, он отчасти ее и написал. Я имею в виду «Человек в пейзаже», где персонажи изменены и заретушированы, но разговоры и пейзажи узнаваемы. Это когда мы с ним отправились на его машине в село Лыково Владимирской области вместе с архимандритом Зиноном, знаменитым иконописцем, и моим мужем.

В зените нашей дружбы мы пустились в плавание по волнам Черного и Средиземного морей, по проливам Босфор и Дарданеллы в Константинополь, Хайфу, Александрию и Афины. (И хотя нас туда отправил «Новый мир», Андрею больше нравилось говорить о высших силах). Там, в Афинах, сойдя с корабля, мы нашли уединенное кафе, устроились там на солнышке и выпили по стаканчику красного вина за очередным разговором о предметах неописуемых и уводящих в трансцендентные дали. А меж тем, оглядевшись вокруг, отметили, что все, окружающее нас здесь, очень напоминает Грузию, где мы вместе бывали еще в восьмидесятых годах. И запахи, и цвет, и свет, и растения, и даже пробежавшая мимо кошка. И, собственно, куда бы мы ни отправлялись, все наше остается при нас. И даже то, что внезапно набежали тучи и грянула гроза…

Это стихотворение, написанное тогда же, на корабле, очень, на самом деле, реалистическое. Тебе, дорогой Андрей!

© Д. Новиков

Году в 2005-м я впервые попал на книжную ярмарку. Меня взяли. В Польшу, в Варшаву. Ярмарка называлась «Россия. Открываем заново». Так познается цикличность истории.

Хорошая знакомая из литературных кругов поучала нас, молодых и неопытных писателей: «Никого из мэтров не бойтесь. Они такие же люди, как вы. Опасайтесь лишь дам. Те злопамятны».

Но как было не бояться? В обстановке роскошного книжного праздника вальяжно бродили знаменитости. Вот того я читал еще в детстве. А этого видел по телевизору. Другой же, милостиво заговоривший с тобой за обедом и внешне не опознанный, вообще оказался лауреатом и дипломантом.

Над всем этим витала власть «толстых» литературных журналов и их редакторов, которые вообще казались полубогами.

— Дима, — обратился ко мне как-то Сергей Иванович Чупринин, колоритно выпуская густой клуб дыма из небрежно опущенного уголка властного рта, − а почему вы не печатаетесь в «Знамени»?

— Я посылал несколько рассказов, — дрожащим голосом ответил я, — по рекомендации вашего автора Ильи Кочергина.

— И что? — заинтересовался Сергей Иванович.

— Мне пришел ответ. Неприятный зеленоватый конверт с серой бумажкой внутри. Там было напечатано: «Молодой человек! У нас очередь из гораздо более талантливых авторов, чем Вы. Редактор такая-то».

— Ну и что? — удивился Чупринин. — Какой нынче автор нежный пошел. Присылайте снова. Присылайте!

Окрыленный чудесными перспективами, я побежал на свое первое в жизни выступление. Тема круглого стола была какой-то общей и не очень

интересной. Ораторы тем не менее блистали, а я мучительно думал, что бы такого пронзительного сказать, и вдруг заметил среди слушателей в первом ряду самого Битова. Его «Пушкинским домом» зачитывался пару лет назад и был под сильным воздействием до сих пор. Отваги присутствие великого (а теперь уже можно так говорить) мне не прибавило, и когда подошла очередь выступать, стал мучительно мямлить что-то о судьбах русской литературы. Послушав меня немного, Битов деликатно зевнул, прикрыв рот ладошкой, поднялся и вышел из зала.

День выдался многотрудный…

Зато на следующее утро я нос к носу столкнулся в столовой с Андреем Георгиевичем в сопровождении Ирины Барметовой. «А это наш новый молодой автор. Очень талантливый. Познакомьтесь», — защебетала она. Битов внимательно глянул, пожал мою враз вспотевшую руку и даже взял случайно оказавшуюся у меня в руках первую книжку «Муха в янтаре», которой я очень гордился и повсюду таскал с собой. «Подпишите, подпишите!» — подсказала Ирина. Так появился мой первый в жизни автограф.

Я внимательно проследил за удаляющейся парой. В памяти был рассказ нашего карельского поэта Димы Вересова о последнем совещании молодых писателей Советского Союза. Он рассказывал, как важно по Колонному залу шел Сергей Михалков. К нему стайками подбегали молодые писатели и дарили свои книжки. Стопка их в руках главного поэта страны стремительно росла, и проходя мимо урны, он сбрасывал ее внутрь. К следующей урне стопка в руках вновь вырастала…