Евгений Карпов - Повести. Рассказы

— Дайте мне на нем поработать.

Посмотрел удивленно на парня начальник экскаваторной станции и сказал:

— Мы еще и сами хорошенько не разобрались в этой машине. Видишь, она еще запакована. Надо сначала хорошенько изучить ее рабочую схему, чертежи.

— Вот я и разберусь, — твердо сказал Георгий.

— Эва! Прыткий какой! Машина-то новой конструкции.

— У меня среднее техническое образование. Я знакомился по литературе с этой системой машин.

— Знакомился?.. — Начальник задумался. — Понимаешь, дело-то очень серьезное. Боюсь, запорешь.

— Что вы! Разве ж можно. Все будет, как надо. С инженерами посоветуюсь, попрошу подмоги, коли в чем неясность будет. Дайте машину. Не подведу.

— Ну что ж, быть по-твоему, только без горячки. Сначала основательно разберись, посоветуйся с главным механиком. И — в добрый час!

Через две недели после этого разговора Георгий бросил ковш новенького электрического экскаватора в забой и стал рыть канал.

Прошли годы.

Улежалась, обросла травою и деревьями земля на бровках канала, у дамб и плотин, устоялись берега когда-то молодых водохранилищ, и кажется, что такими красивыми и благоустроенными сама природа создала эти места.

И если теперь иногда случается Георгию Федоровичу бывать в районе Яхромы, Химок, он любит посидеть в сторонке, посмотреть, как купаются дети, как уплывают в дальние дали белые корабли, как кружатся над водою чайки, и кажется ему — по-настоящему ощущает сердцем течение времени, великого и мудрого.

Любит Георгий Федорович побродить вдоль канала, побывать в старых забоях, где когда-то стоял его экскаватор. А однажды набрел на куст ракиты и вспомнил, что имение здесь, у этого пригорка, стоял его электрический красавец. Это было больше двадцати пяти лет назад.

К нему на побывку приехала мама.

— Нет моего больше терпения, — сказала она, войдя в комнату, даже не успев поздороваться, — вот и решила тебя повидать. Четыре дня и четыре ночи добиралась, намаялась до смерти, а все ж нашла тебя. Уж очень соскучилась. — И вдруг заплакала, положив ему на плечо голову.

Приехала мама и стала ходить к нему в забой, носить в кастрюльках обеды. Он отговаривал, дескать, зачем ей морочиться, в столовой-то механизаторов кормят хорошо. Но мать не слушала сына. Ей хотелось, пока она живет у него, покормить его домашними борщами, пирожками с картошкой, душистым домашним взваром…

Пришла она первый раз в забой, разостлала на бугорке под ракитой рушник и собрала сыну обед. Разгоряченный работой, он ел большой деревянной ложкой борщ, потом расправился с добрым куском говядины, пил из кувшина молоко. А она, сидя в сторонке, любовалась сыном, насмотреться на него не могла.

Пообедал Георгий, обнял мать:

— Будто я дома побывал, в курене за нашим столом посидел. Спасибо, маманя. Дай бог тебе здоровья, а мне пора… Землю копать.

Она сидела под ракитой на траве и смотрела, как работала, копала землю сильная железная машина, гудела моторами, грохотала зубастым ковшом. Матери страшновато стало от нечеловеческой силы экскаватора. Она даже перекреститься хотела, но сдержалась, улыбнулась виновато. А потом подумала: в машине-то сидит сын ее — тихий словом, добрый сердцем и веселый нравом, и машина стала ей казаться добрее, даже привиделась красивой. И еще она подумала, что вся сила машины заключена в ее сыне.

Заслезились материнские глаза от радости и от тоски, от сердечной боли, потому что вспомнила она своего мужа Федора, которому не довелось увидеть сына таким сильным и счастливым. Вспомнила, как Федор пахал сохою неподатливое поле, как молотил цепом пшеницу, шумно дыша в такт гулким ударам. Вспомнила, как пришел с войны…

Не улыбнулось ему счастье, но зато теперь повезло сыновьям. О Викторе недавно в московской газете писали: работник стоющий, сталь хорошую быстро плавит. И Георгий на большой стройке уважаемый человек, новую машину ему доверили.

Первый раз чувствовала себя мать счастливой…

Все-таки удивительная сторона — Северный Кавказ! Особенно она удивительна своей неповторимостью, озорным своеволием: только что светило солнце, такое яркое и теплое, и вдруг сорвался снег. Набежали неизвестно откуда черные с белой зловещей каймой тучи, и повалил снег. Густой, лопушистый. Прямо на глазах белели деревья вдоль дороги, поля. Белыми, толстыми стали провода, дрожали не то под тяжестью снега, не то от холода.

Все побелело вокруг, а вода в капало, над которым мы ехали, потемнела, потому что снег не мог справиться с нею, не мог ее выбелить — падал в канал и погибал, сам превращался в темную воду.

С асфальтом, по которому мчались машины, снег тоже не справлялся — машины быстро размалывали его, превращали в воду, и от нее блестел асфальт, становился будто на зло хмурому небу веселым.

Резиновые дворники поскрипывали, покряхтывали, борясь с хлопьями снега, которые яростно летели нам навстречу и хотели залепить наглухо ветровое стекло, сделать автомобиль слепым.

Вскоре мы свернули с асфальта, поехали другой дорогой, на время отдалились от канала.

— Хорошо-то как, — сказал Георгий Федорович, — люблю, когда идет снег. Люблю его чистоту и покой. Даже когда метет метель, ни зги не видно — все равно покой и благодать на земле. Дышится легко.

— Мне почему-то в метель тревожно. Сердце ноет, на душе тоскливо.

— Что верно, то верно — тревожно, но тревога-то какая-то приятная, умиротворяющая. Я что-то не то говорю? Не логично получается?

— Не знаю. Для меня не логично, а для вас, вероятно, логично. У людей это бывает иногда.

— Бывает, — вздохнул Георгий Федорович, — еще как бывает… А снежок этот ненадолго выпал. Чуть солнце глянет, и нет его. Или туман к вечеру падет на землю и съест снег. Грязь от него одна останется. Развезет степные дороги, раскиснут наши дамбы. Ни пройти, ни проехать. И на распределителе Широком будет худо. О-хо-хо, как будет худо. Работа — тонкая, кропотливая, а как ее в такую погоду выполнишь? И ждать хорошей погоды некогда… Хотел я поставить на этот участок опытных наших мастеров, а потом решил молодежь готовить к сложным, трудным делам. И поручили мы участок двум молодежным экипажам. Неделю они уже работают. Надо заехать, посмотреть, как там у них.

Наша «Волга» свернула с широкой дороги на проселок и пошла по белому снегу, оставляя позади себя черную, размолотую глубокую колею, бросая назад, на белый снег комья жирной грязи.

Труднее стало вести машину — того и гляди, забуксует или сползет в кювет, натужно гудел мотор.

Справа потянулся распределитель Широкий. Без воды, с перекосившимися бетонными сооружениями, с провалами, он являл печальное зрелище. Казалось, что здесь произошло недавно землетрясение.