Евгений Карпов - Повести. Рассказы

Так вот, приезжали сюда и молодые, и пожилые люди, сооружали жилье и принимались за дело. Работали от темна до темна. С полной отдачей сил. Сами так хотели. Столовая, считай, у каждого была своя — в котомке за плечами… Или по-солдатски, или по-крестьянски, как хочешь. Мужики-то, конечно, больше всухомятку пробавлялись, чайком баловались. А иногда соберутся небольшой компанией, вечером на костре сварят какой-нибудь кондер или чабанский шулюн из баранины. Картошки в золе горячей напекут. Ну, а черкесы, чеченцы — те шашлыками баловались. У них обязательно в каждой бригаде паслось с десяток барашков. Глазом не успеешь моргнуть, разговор еще у костра не успеет развернуться, а они уже барашка разделали, шашлычный дух вокруг костра пошел.

Девчата, те, считай, каждый день варевом занимались, на то они и девчата. А мы-то, парни молодые, смотришь, вокруг них бочком, бочком, лаской да смешками и пристроимся к их ужину…

В лагерь съезжались, когда уже совсем становилось темно. И так на работе уставали, кажется, упал бы, где пришлось, и спал бы беспробудно до утра — ни еды, ни веселья не надо. Но вот девчонки разведут костер у своего шалаша, запоют, смотришь, и ребят уже там полно. Словно бы и вовсе не работали целый день. У костра, в темноте пляшут, только всполохи огня их высвечивают. До чего же было красиво. Хорошо в шалаше жить, воздух чистый, степной. Кузнечики прямо под ухом стрекочут. Баюкают. Лежишь — и ночное небо видишь, кажется, слышишь, как дышит земля. Бивачная жизнь — она своеобразная — много у нее тягот, но и много такого, чего горожане никогда не увидят, не испытают. Где им! На них висят вериги цивилизации — ни тебе восхода солнца, ни утренней росы, хрусткой холодной воды под умывальником, ветра, что заберется к тебе под простыню и хочет из шалаша унести на вольную волю… Помню, мы однажды не поладили со своими девчатами: не вышли они вечером к костру и к себе в шалаш не пустили. Ну, думаем, нечистый вас защекочи, погодите! Часов в двенадцать ночи мы взяли их камышовый домишко за углы, приподняли и отнесли подальше в степь. Девчата остались спать под открытым небом, под звездами. А мы начали побрасывать в них камешки, чтобы разбудить… Эх, что там было потом! Визгу, крику! «Ратуйте! Помогите!» Соседи повскакивали, а в темноте-то никак не разберутся, не поймут, в чем дело: кого спасать? Ну, и хохотали же мы. На месяц смеху хватило. Девчата, конечно, догадались, чьих это рук дело, могли бы пожаловаться на нас, но молчали. Шутки все это, но как без них проживешь? Может быть, грубоваты те шутки, но тут уж ничего не поделаешь, у каждого времени все свое, а главное — свое и неповторимое настроение. Тогда оно было у нас таким — работали от темна до темна, жили в землянках, питались тем, что попадется под руку, и были удивительно веселыми, счастливыми, в каждом жило такое ощущение, словно бы он не столько для себя живет и работает, сколько для будущего, для всех. Великое дело — настроение, большая сила, которой нет равных. К сожалению, мы сейчас об этой силе подчас маловато заботимся. Строим клубы, театры, но ведь это только емкости, которые надо наполнять жаром… Иногда, мне кажется, нашей молодежи не хватает творческого бунтарства, без которого, собственно говоря, нет настоящей молодости… Вот мы с вами были сегодня на распределителе. У меня такое впечатление, будто те ребята раскисли. Вот как земля от сырости, так они от своей безынициативности… Я уже человек пожилой и, честно признаюсь, мне иногда не хватает хорошего настроения, не хватает огонька молодости, ее революционного бунтарства. Да, революционного бунтарства, которое в основном является привилегией молодости. Некоторые руководители побаиваются его, а я, наоборот, боюсь тихоньких, благоразумненьких, скучающих неизвестно от чего восемнадцатилетних старичков и старушек. Вот почему я и говорю о настроении…

В этом месте мне надо прервать Георгия Федоровича, чтобы объяснить, как он начинался, Невинномысский канал.

Богатым был когда-то край, но оскудел он оттого, что наши предки брали и брали земные богатства, не заботясь об их восстановлении. Пришло время, когда воды не только на полях не стало, но и напиться досыта не хватало.

Дети ходили за матерями следом в немилосердную жару и ревели, просили пить.

Без воды и земля ничто, сирая и скорбная.

Одним из первых не выдержал и взбунтовался казак Блынский: «Как же так, Кубань, вместо того чтобы течь на север и там отдаться полям, поворачивает у мыса Невинного и течет на запад, в Азовское море. Вода к воде. Эту ошибку природы нужно исправить. Нужно обойти гору Недреманную каналом и насытить кубанской водой степи».

Блынский исходил пешком, изъездил в пролетке и обскакал на рысаке сотни и сотни верст ставропольской земли. Ночами при чадившей керосиновой лампе стучал костяшками, считал кубометры земли, воды, пуды будущего хлеба, считал рубли, нужные для постройки канала. Писал прошения и объяснения на имя его императорского величества. Но все тщетно. И тогда, разочаровавшись в своем долготерпении и надежде, которая оборачивалась миражем, он обратился к населению Ставрополья:

«Объявляю обществу, что мой проект канала из Кубани в Егорлык признали Ростов и Москва, поэтому я начинаю копать канаву. Пришлите мне плуг, пять человек рабочих людей, денег на месяц. Ежели не пришлете, воды у вас не будет».

До революции вода на Ставрополье так и не пришла.

В тысяча девятьсот тридцать пятом году Центральный Комитет партии и Советское правительство приняли решение:

«В ознаменование 15-й годовщины освобождения Ставрополья от белых и активнейшего участия трудящихся Ставрополья в Красной гвардии и Красной Армии удовлетворить ходатайство ставропольских колхозников об организации и проведении мероприятий, полностью обеспечивающих сельское хозяйство Ставрополья водой».

Была создана крупная строительная организация, которая должна была соорудить Невинномысский оросительный канал — соединить многоводную Кубань с пересыхавшим в здешних местах Егорлыком. Строителям предстояло не обходить гору Недреманную, а пробить сквозь нее шестикилометровый тоннель. Предстояло крошечное горько-соленое Сенгилеевское озеро, лежавшее в тесном глубоком провале, обратить в просторное, пресное водохранилище, в голубое море. Вот как брались за дело советские люди.

После постановления партии и правительства прошел год, другой, а кубанской воде еще было далеко до Егорлыка, до жаждущих полей. Медленно продвигалась работа, потому что грандиозной и трудоемкой была она по тем временам.

Третьего февраля тысяча девятьсот сорокового года партийная организация края, передовики сельского хозяйства, собравшись на совещание, приняли решение объявить строительство Невинномысского оросительного канала народной стройкой.