Евгений Карпов - Повести. Рассказы

Землекопы не понимали Бормотова, да и не хотели понимать. Им казалось, главное сделано, новая сила в машине появилась, значит, все в порядке.

Георгий дал полный газ. Морозный воздух дрогнул от резкого удара. Будто замер на миг летевший снег, будто повис на мгновение от могучего удара машины.

Георгия охватило сомнение: пойдет ли машина, послушается ли его? А вдруг заупрямится?

Он повернул машину вправо, влево. Поворачивалась, повиновалась — уже хорошо. Глубоко, облегченно вздохнув, опустил ковш в забой. Взламывая корку мерзлоты, зачерпнул землю, выбросил ее на бровку. Потом еще зачерпнул, еще…

На бровке будущего канала исходила паром теплая, добытая из-под мерзлоты земля.

Георгий задержал машину, победно посмотрел на людей в зипунах, малахаях, поднял руку: вот теперь, мол, орите, пляшите. Жива машина.

Они на этот раз поняли его: приветливо замахали руками, обнимались, кричали. Тащили в круг экскаваторщика Мельникова, а тот сопротивлялся, ему хотелось смотреть и смотреть, как работает экскаватор.

Георгий снял телогрейку, положил ее на сиденье, поудобнее умостился. Сгоряча работалось легко и весело. Он посвистывал грабарям, подгонял их, покрикивал на нерасторопных — веселее подъезжай, не держи машину.

Грузил и грузил повозки, щедро рассыпая теплую землю, добытую зубастым ковшом. Земля парилась на морозе, издавала тонкий запах, который щекотал ноздри, казался каким-то хмельным.

Однако довольно скоро Георгий почувствовал в руках усталость. Она быстро нарастала, и скоро совсем работать стало невмоготу.

«Вот она, беда, — подумал он, — экскаватор тяжел на поворотах, очень тяжел. Реверс… что-то с реверсом».

Ему стало жарко от тяжелой работы, а главным образом бросало в жар от беды, нежданной беды. Он расстегнул ворот рубашки.

Грабари подгоняли и подгоняли повозки, восхищенно смотрели на ловкую машину. Любовались ее силищей.

Быки сначала шарахались от громыхавшего агрегата, но вскоре пообвыкли и совсем не обращали на него внимания — безмятежно жевали жвачку, ожидая своей очереди под погрузку.

«Мороз, что ли, пошел на убыль?» — думал Георгий, Ох, как тяжело ему работать! Но он не подавал виду. Старался не подавать, весело покрикивал на грабарей, подмигивая им:

— Гей-гей! Не зевай, дядя Тимоха, не зевай, а то невзначай могу и скулу быкам своротить!

— Подгоняй, подгоняй проворнее свою му-два!

Но вот он уже не мог больше совладать с машиной. Руки не управлялись, ломило от усталости плечи.

Георгий приглушил двигатель, вышел из кабины. Его шатнуло, но он ухватился за гусеницу экскаватора: «Ого, как она меня намотала».

За рычаги сел Даниил Мельников.

Георгий ничего не сказал ему о беде. Подумал, может, обработается машина, все наладится.

Не обработалась.

Не наладилась.

Даниил выдержал немногим больше двух часов. Заглушил дизель, спрыгнул на землю, крикнув с гусеницы грабарям:

— Перекур! Дайте, мужички, передохнуть своим быкам и лошадушкам. Машина-то железная, а лошади… Одним словом, перекур!

Подошел Даниил к Бормотову и негромко, чтобы другие не слышали, сказал механику:

— Ох, тяжел этот зверь на поворотах, руки у меня отваливаются.

— Ничего. Бывает. Поработаем еще, посмотрим.

Перед вечером на экскаваторе сгорели тормозные колодки.

Бормотов не стал объяснять грабарям причину остановки машины. Сказал только:

— Казаки, шабаш! На сегодня будя. Экскаватору еще нельзя много работать. Езжайте и вы отдыхать.

Экскаватор замер. На разгоряченном железе машины таял снег.

Георгий подумал: пройдет час-другой, и снег уже не будет таять. Заметет экскаватор к утру. Чуял механик, дело не просто в том, что сгорели тормозные колодки, в этой поломке кроется что-то серьезное. Чуял, намаются механизаторы, прежде чем удастся им снова оживить машину.

Вечером Георгий узнал, что и на остальных девяти экскаваторах такая же беда: очень тяжело работать машинистам, к вечеру сгорели тормозные колодки…

Несколько недель слесари, экскаваторщики, механики, главный конструктор из Москвы мучились с машинами. Пытались кое-что переделать, улучшить, но напрасно — тормозные колодки горели.

Экскаваторы, как и предчувствовал Бормотов, замело снегом на трассе, замело и тропинки к ним.

Разъехались по домам колхозники.

Печально выглядела стройка без людей.

Одни с грустью, другие едко посмеивались — скоростная стройка, вон как она торопится!

Опустели почти все землянки на Свистухе. Лишь где-ни-где горели костры. Да и были они какими-то тоскующими. Жгли их не для веселья, а чтобы согреть котел воды. По вечерам зажигались в землянках редкие огни — девчата и парни уходили теперь на посиделки, на танцы в станицу.

Долго и нудно тянулась зима, но все-таки пришел ей конец. По степи, по косогорам и крутоярам Ставропольского нагорья мели последние метели. Все чаще и чаще снег сбивался на дождь, а солнце увереннее разгоняло туманы, прилежнее грело поля, сгоняло гулкими ручьями рыхлый снег в овраги, в речки и дальше к морю, на юг, по-прежнему оставляя степи мучиться жаждой.

Открытое партийное собрание машинно-экскаваторной станции было бурным и грозилось затянуться до бесконечности.

Сначала все шло как полагается — соблюдали регламент, не курили, говорили степенно, по писаному. В конце собрания зачитали резолюцию, в которой говорилось о напряженном положении на стройке, об экскаваторах, которые стоят и неизвестно когда начнут работать. Говорилось, что план прошлого года не выполнен, не выполнен и в первом квартале нынешнего года. Правда, кончался проект резолюции заверениями, что с обязательствами строители безусловно справятся.

В этом месте чтения проекта резолюции и началось первое волнение. Задвигали стульями, заговорили, все меньше слушая читавшего проект.

Вскоре закурили прямо в зале, зашумели.

Сидевший в самом конце зала машинист экскаватора Степаненко поднялся и, потрясая треухом, загремел:

— Что же мы делаем, дорогие вы мои товарищи? Тут беда и там беда, тут провал и там яма. По жизни-то — горько, милые мои товарищи строители, а по бумаге — сладко. Зиму промаялись мы с вами у теплых печек, а вот скоро опять сойдутся тысячи людей, грабарки они свои подгонят под наши мертвые машины, что мы им скажем? Резолюцию читать нашу станем?

— Извиняться будем! — звонко и ядовито выкрикнул кто-то.

— Глазки красивые строить станем!

— За зиму штаны просидели, а новые купить не на что! Срам!

На трибуну протолкался машинист экскаватора Федор Голик. Ухватистый и ярый работник. Одет он был в дубленый полушубок. Давно, видно, не подстригался — закрутились на затылке его русые волосы. Пробился он сквозь зал, поднялся на сцену, решительно прошагал к трибуне. Вскинул руку: