Евгений Карпов - Повести. Рассказы

«Ничего, все равно будет машина работать. Пока наскоро все сделано и то работала, а если все хорошенько сделать, как полагается, и вовсе будет порядок».

Неожиданно вошел Станислав Владимирович.

— Играете в шахматы?

— Играю.

Со второй керосиновой лампой в руках подошла Любовь Ивановна.

— Так что? Сыграем партию? — спросил Георгий.

Любовь Ивановна повесила лампу над столом и сказала Георгию:

— У Станислава Владимировича первый разряд по шахматам.

— Люба, зачем ты? — остановил жену Станислав Владимирович. — Садитесь, Георгий Федорович. Думаю, партию сыграть не вредно. Играйте белыми. Ваш ход.

Георгий сделал первый ход.

Станислав Владимирович ответил, передвинув свою пешку мизинцем. Небрежно. Так показалось Георгию.

«Подумаешь, первый разряд. Подумаешь… Еще посмотрим, еще померяемся силами».

Подумал так Георгий, но, сам не зная зачем, сказал вдруг, прикинувшись простачком:

— Да я ведь и ходить-то толком не умею.

— Ничего, научитесь, какие ваши годы, — не без довольства сказал Станислав Владимирович, мизинцем передвигая очередную пешку.

Сделали еще по нескольку ходов.

Шиманович начал строить Бормотову «детский мат».

— Хорошо, хорошо, — будто ничего не замечая, говорил Георгий, — научусь когда-нибудь… А знаете, машина-то работала с нашим реверсом. Там и переделка пустяковая. Хорошо машина работала, хорошо.

— Вот и отлично, вот и отлично, что работала. Все гениальное просто. Посмотрим, посмотрим.

— Да, смотреть нужно… Вы фигурку зеваете. Заберу вашу ладью.

— Как это заберете?!

— А вот так. Раз — и нет вашей ладьи. Как и не было.

— Извините… Я, кажется, и в самом деле прозевал. Ах, дьявольщина!

— Если бы только ладью! — рассердилась Любовь Ивановна. — Ты прозевал всю партию!

— Да перестань глупости городить! — не очень вежливо прервал жену Станислав Владимирович и покраснел.

А Бормотов тоже сидел красный от напряжения и внутреннего торжества:

— Вы правы, Станислав Владимирович, все гениальное просто. Я даже думал, кто же из нас «гений»? Оказалось — Даниил. Это он придумал очень хороший и совсем простой узел для реверса. Ваш шах, — едва сдерживая восторг, объявил Георгий.

— М-да-а… Хороший вы мне реверс пристроили. Проиграл. И как глупо! Фу, как глупо!.. Если хотите ужинать, оставайтесь. Раз вы так хорошо играете в шахматы, значит, соображаете в механике тоже. Молодец, но не погорячились ли на собрании? Три дня для такого серьезного дела — чрезвычайно мало. Возможно, вы хотели сказать три недели, а не три дня?

— Три дня.

— Любопытно. Весьма любопытно.

«Любопытно, а сам обиделся. Вижу — обиделся. Вон какой самолюбивый. Знал бы, не сел с ним играть… Обиделся, а зря. Я-то и в самом деле играю неважнецки. Просто повезло».

Георгий встал, почувствовал, как дрожат у него колени.

«Это от напряжения», — подумал он. Смахнул со лба рукавом пот и извиняющимся тоном сказал:

— Давайте еще одну партию. Может, отыграетесь?

— Спасибо, Георгий Федорович. Крепенько вы меня подъегорили. Но ничего. Переживу… Если не останетесь ужинать, будем прощаться. Всего доброго!

Любовь Ивановна — какая-то растерянная, виноватая — попросила Георгия в сенях:

— Не сердитесь на меня!

— Да нет. Это вы меня извините. До свидания.

Выскочил Георгий на улицу и долго стоял в темноте, ощущая горячими руками, лицом холодные снежинки.

Забегая вперед, надо сказать, что гораздо позже, когда Бормотов женился, и после войны Шимановичи и Бормотовы дружили семьями. Станислав Владимирович уехал в Москву, работал главным механиком в Министерстве мелиорации. Сейчас он уже на пенсии, но не может совсем уйти от дела — работает консультантом по землеройной технике в научно-исследовательском институте. Он один из авторов справочника «Экскаваторы», который до сих пор является настольной книгой механизаторов… Прошло больше тридцати лет, Бормотовы и Шимановичи до сей поры переписываются, встречаются в Москве, на Кавказе, но… Но в шахматы Станислав Владимирович и Георгий Федорович после того раза не играли. Воистину сказано: неисповедима до глубины своей душа человеческая.

Прошло три дня…

Трое суток почти без сна и отдыха работали с бригадой слесарей Георгий и Даниил.

Настало утро четвертого дня.

Во дворе мастерских вокруг экскаватора собралось столько людей, что председатель постройкома, сокрушенно вздохнув, искренне позавидовал:

— И никто ж им не объявлял, никто не требовал приходить. Эх, кабы на профсоюзные собрания так дружно сходились.

— А вот и сумейте таким образом построить свою работу, чтобы рабочие, не дожидаясь ваших особых приглашений, сами приходили на собрания, — сказал Шиманович.

— Как же это сделать?

— Не знаю, — ответил Станислав Владимирович, — это уж ваша забота и ваше искусство.

— Чудак вы…

Хрустел под ногами выпавший ночью снег.

Таял в морозном воздухе пар дыхания и табачный дым.

И гомон тоже вроде поднимался к пасмурному февральскому небу и таял в вышине, заполняя ее людским дыханием и надеждой.

Ждали, волновались строители.

В прошлую ночь Даниил и Георгий уснули перед утром. Хотелось прямо ночью опробовать машину, до прихода людей, но сил не хватило ни у них, ни у слесарей. Да и побоялись, как бы в спешке чего-нибудь не напортить. Решили поспать здесь же, в жарко натопленной мастерской. Легли на полу, кто как приспособился.

И вот теперь Даниил смел с гусеницы метлой свежий снег, открыл кабину…

Директор станции Синельников, главный конструктор Орловский и Шиманович были здесь же. Ждали и не совсем верили в успешный исход дела, хотя все трое суток помогали механизаторам.

Конечно, им хотелось верить, но уж очень все это скоропалительно было сделано.

Георгий не волновался — за трое суток волнение перегорело. У него просто болела голова, ему хотелось спать, есть, хотелось покоя.

Дизель разогрели паяльной лампой и запустили.

Гомон стих.

Даже курить перестали.

Даниил поднял ковш и стал сначала осторожно, а потом все смелее и смелее поворачивать машину в разные стороны. Пустил по кругу.

Заулыбался Даниил. Засмеялся. Остановил машину и рукой поманил Георгия, мол, иди сам попробуй.

Попробовал Бормотов — машина поворачивалась плавно, управлять ею было легко.

Затем за рычаги сел Шиманович, затем…

Одним словом, все, кто хотел из машинистов, все побывали в кабине, попробовали работать и остались довольны.

Машинисты обнимали Бормотова и Мельникова, поздравляли их с успехом.

Главный конструктор Орловский — пожилой человек в золотых очках — поднялся на гусеницу, снял фетровую шляпу и взволнованно сказал:

— Спасибо вам, мастера. Поклон до самой земли от меня и от всех моих товарищей. Неисчерпаем кладезь народных талантов…