Евгений Карпов - Повести. Рассказы

Спрыгнул с машины Нарбут, и мне показалось, немного дрогнула земля — таким большим был этот человек. Спрыгнул он, крякнул и стал осматривать грузовик. Шел вокруг него и сапогом, наверно, сорок шестого размера, пробовал скаты. Обошел, окинул взглядом табор и улыбнулся. Поднял руку: мол, здорово, ребята! Поздоровался и вошел в вагончик, с трудом протиснувшись в дверь.

— …В те давние годы, — продолжал Георгий Федорович, — был Василий худеньким, но таким же высоким, как и сейчас. Ребята в шутку звали его коломенской верстой. Не знаю, правду ли рассказывали, будто вез он однажды своего начальника по участку. Подъехали к речушке, которая взыграла после ливня, — мосточек сорвало и унесло. Вброд лошади не перейти. Глубоко. Что делать?.. Василий разделся, лошадь через речку вплавь пустил, а линейку и начальника на себе перенес. Еще смеялись: будто, когда вошел он в воду, речка до того взыграла, что смыла у какого-то казака хатенку… Вы видите, у Василия Иосифовича сейчас новенький самосвал. Дня три, как получил, а то все ездил на старом МАЗе, который давным-давно надо было списать, но Василий Иосифович не отдавал. Даже капитальный ремонт сам ему делал. Конечно, не от радости он этим занимался: «Сельхозтехника» все еще ремонтирует долго, плохо и дорого. И что интересно, Нарбут и на своем старом, можно сказать, дряхлом самосвале всегда шел впереди. Конца года еще и не видать, а у него уже выполнен годовой план. Сорок лет так работает Василий Иосифович — всегда впереди… Недавно я был свидетелем такого случая. На стройку приехал Канатов Олег Борисович, бывший начальник участка, а теперь — заместитель министра мелиорации и водного хозяйства. Приехал и встретился на трассе с Нарбутом — оба обрадовались. Василий Иосифович прямо в восторг пришел. Немного успокоился и говорит Канатову: «Давай поборемся, помнишь, как раньше в молодости». Все рассмеялись. Больше всех — сам Нарбут. Ну, а потом друзья стали вспоминать, как они работали на строительстве Невинномысского канала. Вспоминать молодость… Подошло время прощаться. Олег Борисович спросил, как живет сейчас Василий, как у него дома? «Все хорошо, — ответил Нарбут. — Хорошо живу. Одна беда — большая машина есть, а маленькой нет. Нельзя ли с вашей помощью ее купить, а то уж очень долго ждать приходится, пока очередь подойдет». — «А ты влезешь ли в такую машину?» — спросил Олег Борисович. — «Влезу, — отвечает, — примерялся уже…» Ездит теперь Василий Иосифович на своем легковике, хотя и в самом деле не без труда в него помещается.

К табору подходили экскаваторщики, машины которых стоят в забоях подальше, кто не захотел на машине ехать, а решил прогуляться пешочком, размяться.

«В самом деле, — подумал я, — прямо гвардейцы, будто их специально Бормотов подбирал один к одному, будто для смотров. Конечно, не все такие, как Нарбут, гиганты, но все ребята — будь здоров!»

Подходили, приветствовали Георгия Федоровича, меня, товарищей — степенно, с достоинством.

«Не Бормотов их подбирал, — опять подумал я, — а работа, суровая степь. Слабому, хилому здесь делать нечего, вот и подобрались за многие годы один к одному. Серьезный народ, знающий себе цену».

Однажды произошел такой случай.

На макушке кургана стоял экскаватор и грузил самосвалы. Грузил ловко, я бы сказал, артистически.

Когда машинист бросил ковш с высоты к подъехавшему КрАЗу, положил его рядом с бортом, я подумал, что ошибся машинист, не рассчитал. Потом он сделал второй бросок, третий — каждый раз ковш ложился, что называется, впритирку с кузовом, точно там, где нужно брать землю. И в машины экскаваторщик сыпал грунт аккуратно, не ронял за борт. Мастер!

И двигатель работал певуче — это тоже мастерство, художество машиниста. Кажется, совсем не тяжело двигателю, играючи он работал.

Георгий Федорович дал знак машинисту, и тот спустился к нам по рыхлой земле, словно на лыжах скатился.

На голове у него — какая-то летящая шапчонка. На плечах — распахнутая телогрейка. Когда спускался, полы ее были похожи на крылья парившей птицы. На ногах — валенки с загнутыми кверху носами, подшитые кордом. Ни дать, ни взять — скороходы.

Был машинист невысок ростом, но широк в плечах, серьезен и строг лицом.

Георгий Федорович пожал ему руку, а потом попросил:

— Ваня, горим с планом. Шоферы соглашаются прихватывать вечером часа по три. Я прошу — поработай эту неделю и ты подольше.

— Не могу. Не получается. Дома у меня всяких дел накопилось, институтские задания подзапустил. Не могу.

— Но ведь нужно. С планом горим. У нас нет другого выхода — одна надежда на вас.

— Это вы зря так, — нахмурившись, сказал машинист, — зря. Если вам надо, если не учли чего-то — организуйте вторую смену. Быстренько и справимся с планом. Я согласен работать во вторую, хотя это и очень неудобно для меня. Извините, Георгий Федорович, машина подошла, надо грузить. До свидания.

И взбежал, взлетел на своих «скороходах» по мягкой сыпучей земле к себе на курган.

Мне стало обидно за Бормотова: что же так бесцеремонно обошелся с ним, начальником колонны, машинист?

Когда мы отъехали далеко от того кургана, я спросил у Георгия Федоровича, почему он не одернул рабочего, почему не поставил на свое место?

— А он и так на своем месте, — к моему удивлению, спокойно ответил Бормотов, — зачем же его одергивать? Я противник этого. Не люблю людей, которые боятся начальников, кланяются им из-за этой своей боязни, а не из уважения к ним. Люблю рабочего человека — гордого, крепкого. С таким работать приятнее и надежнее. Взять хотя бы этого Ивана. Он у нас в колонне больше двадцати лет — мальчиком пришел. В учениках ходил, в помощниках машиниста. А сейчас — классный машинист. Отличный мастер. Учится на третьем курсе в институте. Думали мы назначить его механиком участка — не захотел. Машинистом, говорит, мне интереснее, машину люблю. Одну машину, а не все. Однолюб я, говорит. А насчет неуважительности — вы неправы. Чисто внешнее это. Парень он вежливый. Да и как ему поступить иначе? Ведь подошел самосвал, не простаивать же из-за того, что приехал начальник колонны и ведет разговоры. Нет, тут он прав. И совет он дельный дал — насчет второй смены…

Вспомнил я этот случай, глядя на механизаторов, которые разговаривали с Бормотовым уважительно, но с большим чувством собственного достоинства.

— Здравствуй, Дмитрий Афанасьевич, — поклонившись, поздоровался Георгий Федорович еще с одним своим гвардейцем, — как живется-можется?

— Доброе здоровьичко. Живем, не горюем, хлеба не купуем. Как ваш радикулит? Ничего? Ну и добре! Поклон Ольге Софроновне. Что-то давненько мы с нею не виделись.

— Спасибо… Машинист Пырин, — представил мне товарища Георгий Федорович, — наш орденоносец. Тридцать лет работает, как у нас говорят, на воде… По выполнению плана далеко ушел от других вперед… А вот, поглядите, еще один наш великан вышагивает. Пудов семь, а то и восемь. Бригадир экскаватора Иван Дмитриевич Богословский. Своей бригадой в полном составе больше двадцати лет работает. Это сказать легко, а прожить, проработать?.. Их четверо в бригаде. Каждый со своими слабостями, привычками, со своим норовом, а жить-то надо, считай, одной семьей. Один кусок хлеба есть, одним ковшом землю черпать. Детей — и то всем коллективом воспитывают: «Ты за моим присмотри сорванцом, когда я на вахте, а я с твоего постараюсь не спускать глаз». Да чтобы не обидеть ребенка, не оскорбить детскую душу. И двадцать лет так они прожили. Красиво, дружно… Помню, в Труновском районе, в глухом хуторке жил Иван со своей молодой женой. Была у них хатенка. Избушка на курьих ножках. Земляные полы в ней, а потолки такие низкие, что Иван распрямившись и ходить по хате не мог. Нравилось, нет ли, а все-таки жили они с молодой женой, радовались. Да чего и не радоваться — ведь в этой самой хатенке и деды их жили, и отцы. Жили — и тоже радости находили, тоже землю старались сделать лучше, детей хорошими людьми вырастить. Ну, вот. Пришел к нам Иван работать, и мы из него сделали машиниста экскаватора. Смолоду был он парнем цепким, сноровистым, удивительно честным и искренним. Наверно, потому и бригада его держится больше двадцати лет, пришелся по душе людям бригадир… Подошла пора нам колонной переезжать дальше, на новый участок. Бросил Иван дедовское жилище. Дали мы ему в поселке строителей хорошую квартиру. Подогнали машину: мол, собирайтесь на новое жилье. Вы бы посмотрели, что там было! Иван — с милой душой, а жена его молодая, Нина, — в слезы. В голос ревела да причитала, не хотела из хибары уезжать. «Ой, Ваня, ой, родненький, — причитала, — страшно мне, до того страшно, аж холод за сердце хватает, куда ж мы из родимого дома да к чужим людям»… Вот как было. Теперь тот случай кажется смешным, а ведь он был, никуда его не денешь. А сейчас Нина завмагом работает. Боевая, активная женщина. Да-а. Были у нас, конечно, и такие, которые не прижились, ушли от нас. Похоже, не наши они, чужие. Зато остались вот эти — гвардейцы. И среди них много молодежи. Видите вон того парня? Я его тоже числю в своей гвардии. Петр Иванович Верещака. Чемпион Советского Союза среди скреперистов. Много есть и молодых инженеров. Толковые ребята. Не уступают гвардейцам, но… У наших-то старейших работников есть одно совершенно особенное качество — большое чувство ответственности за дело. И еще — инициативность. Творческая такая, знаете, хозяйская. Бывает, поломается экскаватор, и сразу нарушается весь цикл работ на трассе: останавливаются самосвалы, бульдозеры, скреперы, катки и водовозки. Нет земли — нет дела. Так вот, если это у наших старейших, кадровых рабочих случимся, то они сами, не дожидаясь ничьей команды, перераспределят машины по другим экскаваторам, и экскаваторщики не только не будут возражать против дополнительной нагрузки, но начнут работать еще интенсивнее. Найдут какие-то только им одним известные резервы. Или, скажем, брызнул дождичек, или не подвезли воды для укатки насыпи, еще что-нибудь непредвиденное случится, гвардейцы не будут сидеть и ждать указаний инженера — сами найдут выход из положения, сами сообразят, что к чему. И в большинстве случаев принимают решения самые подходящие…