Евгений Карпов - Повести. Рассказы

Георгий Федорович попросил их попытаться завести пускач при нем. Те охотно стали заводить: мол, что тут попусту время терять, силы тратить?

Минут пятнадцать провозились, устали изрядно и, наконец, раздосадованные и сконфуженные, отошли от экскаватора.

Георгий Федорович все это время стоял, сдвинув брови, внимательно слушал холостой ход пускача, прислушивался к его сопению.

Потом они втроем стали советоваться, вслух размышлять. Спокойно, неторопко. А главное — и механик, и экскаваторщик, и начальник колонны разговаривали на равных.

Я не видел, чтобы Георгий Федорович возвышался над ребятами, показывал себя большим мастером. Он — слово за словом, вопрос за вопросом — подводил их к истине, подталкивал, но так подталкивал, чтобы они не заметили этого: пусть им кажется, будто он тут ни при чем. Поговорив, Бормотов подошел к машине, снял пальто, отдал его экскаваторщику, подвернул рукава пиджака и занялся делом.

Минут через пятнадцать пускач затрещал звонко и восторженно, будто мальчишка взвизгнул от неожиданной радости пробуждения. Потом дизель протяжно вздохнул, облегченно охнул раз, другой и басовито заговорил.

Георгий Федорович вытер руки о тряпку. Без упрека, без превосходства над ребятами, как-то удивительно по-свойски сказал им:

— Зажигание-то вы поставили, видно, по запарке на один цилиндр, про второй, получается, забыли. Азбучные истины, они частенько подводят, если мы ими пренебрегаем, если думаем, будто уже постигли все вершины.

Шаламов и Котляров глянули на меня мельком, застеснялись, а потом пожали плечами, дескать, где нам с ним равняться, ведь это же сам Бормотов, Георгий Федорович.

Я подумал: конечно, Бормотову совсем не обязательно было возиться с пускачом, ведь в его подчинении восемьсот человек, из которых десятки и десятки инженеры, опытные специалисты, любой бы мог посмотреть тот экскаватор. У Бормотова и без того работы, что называется, по горло. Однако он не отказался от этого дела, значит, не считал его незначительным. Ни технически, ни с воспитательной точки зрения. Вот такие товарищеские отношения ко многому обязывают не только Бормотова, но прежде всего тех ребят, которые подошли к нему запросто, потому что знали доброту, мудрость, душевность своего начальника.

Туман рассеивался. Ветер становился злее и холоднее, пробирал до костей — я уже нетерпеливо поеживался. Заметил это Бормотов:

— Туго сегодня нашим механизаторам на трассе. Правда, большинство работает в кабинах, а есть, которые и на ветерке, — этим-то и туго. Тут в Левокумке ветер, а там в крутогорьях — и вовсе, как в пролетной трубе… Я сейчас вспомнил — надо мне еще побыть здесь часок, дождаться одного человека, а потом поедем в Обильное, к Давыдову. Я вам уже говорил, в его совхозе мы сейчас сдаем орошаемые площади. Есть там недоделки, промахи. Наши промахи, и проектировщиков. Ну и, конечно, Давыдов не хочет такие сооружения принимать. И правильно. Я бы тоже не принял.

— Вы — тоже? Странно.

— Чего ж странного?.. А-а, дескать, Бормотов сам себя бьет? Бью. Делать нечего. Сами понимаете, кроме того, что я начальник колонны, я еще и коммунист. Знаете, деньги, план, отчетность, хозяйский расчет — вещи серьезные, но целиком себя отдавать только им иногда может быть опасным: высшая совесть коммуниста должна быть над всем этим… Вижу, вы со мной согласны? У Давыдова еще об этом поговорим, а сейчас, думаю, надо нам пойти в контору и посидеть над схемой второй очереди Большого Ставропольского. Потом, когда поедем по трассе, вам будет интересней.

Но до того, как сесть за схему, мы поговорили с Георгием Федоровичем о научной организации труда. Вернее сказать, продолжили начатый об этом разговор. Заговорил первым Георгий Федорович:

— Я все ждал, что вы спросите, как это так, почему мы капитально ремонтируем экскаваторы сами, в примитивных в сравнении с заводскими условиях?

— Хотел спросить, да не успел. Вы лучше скажите, у вас есть НОТ?

— Есть.

— А в чем он заключается?

— В наших обычных делах, но с ним у нас, строителей-полевиков, значительно труднее, чем у других. Мне доводилось бывать на современных заводах, цехи которых по эстетике, чистоте и культуре не уступают порой санаторным корпусам. Видел стройки, где, собственно говоря, не строят в нашем понимании, а монтируют жилые дома, цехи заводов. Там считают не только часы, но и минуты, не только километры, а и метры. К нам же, на полевые стройки, все туговато доходит. Возможно, специфика: неоглядные степи, немеряные дороги, нехоженые тропы… Возможно. Но не только это. Вы видели нашу землеройную технику? Она ведь уже отстает от современности. В научном, сегодняшнем понимании.

Георгий Федорович стал рассказывать — негромко, склонив голову немного набок. Рассказывал спокойно, даже бесстрастно, но я слышал беспокойство, горечь в его словах, а главное, горячее желание все переделать. И руки его, лежавшие на столе, тоже были неспокойны — он их то сжимал, то разжимал, словно мял что-то упругое, крепкое.

— Много, слишком много у нас поломок. И если мы каждый раз будем все отправлять на ремонтные заводы, некогда и не на чем нам будет работать. Вот и приходится заниматься ремонтом в примитивных условиях. Правда, у нас в Черкесске есть свои ремонтные мастерские. На мой взгляд, хорошие. Не только тем, что есть хорошие станки, оборудование, главным образом, люди там замечательные, наши мастера. А кроме того, учтите, делают они все для себя, для своей колонны. Попробуй схалтурь, мы же этого «ма́стера» сразу найдем… И еще о научной организации труда. В наших полевых, почти походных условиях заниматься ею трудно. Очень трудно. Однако без нее не обойтись. Вот вам пример с двухмиллионнотонной насыпью — ничего не сможем сделать, если станем работать по старинке. Ведь научно-технический прогресс — это не выдумка ученых, инженеров, а железная необходимость, дух времени. Этому учит нас партия.

Не пришлось нам с Георгием Федоровичем посидеть над схемой второй очереди Большого Ставропольского: Бормотова позвали к рации.

В эфире был заместитель начальника строительства Тихов Виктор Георгиевич:

— Немедленно выезжайте на тридцать пятый. Мы ждем вас. Ждем.

— Кто ждет? С кем вы ждете?! — крикнул Бормотов, но пока радист перешел на прием, Тихов ушел. Пропал.

— Растворился в эфире, — пошутил Георгий Федорович.

Сотня километров по теперешним временам — не расстояние. Мы мигом приехали по накатанным до блеска черноземным проселкам на тридцать пятый километр второй очереди.

На горе нас ждал Тихов с Максимовым Юрием Александровичем, главным инженером проекта.

Честно говоря, когда я увидел Максимова в первый раз, как-то не поверил, что этот человек небольшого роста, в легкомысленно коротеньком пальто нараспашку, в лакированных туфлях мог спроектировать такое серьезное сооружение, мог командовать столь большим делом. Каким-то уж очень молодым он мне показался. Потом я присмотрелся внимательнее и увидел на висках первую седину, а у насмешливых и веселых глаз — первые морщинки. Едва заметные. Морщинки, седина, а выглядит все равно молодо. Это, возможно, потому, что Юрий Александрович очень много ходит пешком по земле? Шагами и приборами измерил, можно сказать, весь Северный Кавказ. Знает как свои пять пальцев горки и впадины, знает толщу подземных пластов и вершины курганов. Может, свежие степные ветры, весенние зори над лиманами и ковылями не дают ему стариться?..