Евгений Карпов - Повести. Рассказы

— Трудненько будет, — сказал Тихов, — поломаем мы здесь головы. Это я вам как старый взрывник говорю — повозимся. Так что раскошеливайся, Юрий Александрович, подбрасывай деньжат.

— Подбросим.

— Не кажется ли вам, Юрий Александрович, — нащупывая свою мысль, заговорил Бормотов, — не кажется ли, что уж очень дорогим получается наш канал. Но не по средствам, которые мы сейчас в него вкладываем, а по тому, сколько он заберет в будущем из народного бюджета?

Максимов удивленно глянул на Бормотова.

— Что-то вы тут, дорогой Георгий Федорович, накрутили вензелей. Нельзя ли проще?

— Можно, — ответил Георгий Федорович, — можно и проще… Не исключено, что я окажусь в своих размышлениях дилетантом. Возможно. Ведь я не проектировщик. Так что уж не смейтесь над стариком…

— Что вы, Георгий Федорович!

— Ладно. Спасибо… Я как строитель привык думать над тем, что строю, привык прикидывать по-хозяйски. Вероятно, чисто крестьянское у меня осталось. И крестьянином-то я не был, мальчишкой только и жил в селе, а вот поди ж ты. Ну, ладно… Всем известно, что у нас на Северном Кавказе — благодатные земли, отличные условия для хлебопашества, исключая нехватку воды. Значит, использовать эти земли надо очень бережно, а мы с вами… Взять хотя бы эту выемку и насыпь, что к ней примыкает по логу. Длина их в общей сложности несколько километров, ширина больше двухсот метров, плюс к этой ширине коллекторы, инспекторская дорога с кюветами и прочее. Получается ширина почти в полкилометра. Будь моя воля, я и в этой бы горе пробил тоннель, а вместо насыпи построил бы дюкер. Сколько золотой пашни сохранили бы землепашцам! А если еще учесть, что с одного гектара здешней поливной земли получают урожай примерно такой же, как с шести гектаров в средней полосе, то наша с вами расточительность и вовсе станет наглядной. Теперь о воде… Я вам еще не надоел?

— Нет. Не часто нам доводится вот так поговорить.

— А зря, — сказал Тихов.

— Конечно, зря, — ответил ему Максимов. — Из Бормотова не просто слово выудить, сегодня, видно, на него подействовала погода, прекрасный вид с этой горы.

— Подействовала. Но дайте мне договорить, пока разгон есть… Теперь о воде. Через десяток лет в Терско-Кумской системе уже не будет хватать воды для полного удовлетворения нужд человека в этом районе. А потом пройдет еще десяток лет, уже и Кубань не сможет насытить наши поля, сады, не сможет напоить города. Читал я недавно — изучается вопрос переброски волжской воды к нам на Кавказ. Волжской! А мы жалеем денег на бетон для облицовки каналов и распределителей, не применяем пленку, как уже делают на Украине и в других местах. Сколько воды уходит в землю, сколько вреда наносят подпочвенные воды, уровень которых вблизи каналов резко повышается! Мы вроде бы экономим средства, жалея их для дорогих трубопроводов, для современных поливальных машин, автоматизированных систем полива, но на самом деле получается — разбазариваем. Правда, разбазариваем не свои деньги, а деньги наших детей и внуков. Не пройдет и двух десятков лет, как им придется многое из сделанного нами переделывать…

«Интересно, — подумал я, вспомнив свой разговор с Валентиной Георгиевной, — оказывается, ее отец на моей стороне. Почему так? Или он более радикально мыслит, или я чего-то не понял? Надо обязательно при случае завести разговор на эту тему с отцом и дочерью, послушать их спор. И тем не менее точка зрения Георгия Федоровича мне кажется более верной, более современной».

Бормотов сказал непривычно длинную для него речь и немного смутился:

— Разговорился я. Может, и зря, но что делать, мужицкая привычка подсчитывать все до копейки. Да и свои сомнения надо же когда-то разрешать.

— Вы правы, — ответил Максимов, — но как вам сказать… Ваши требования — это программа-максимум, к которой мы стремимся. А сейчас у нас первостатейная задача — как можно быстрее дать в засушливые степи воду. Возможно, мы перехватим, выражаясь вашими словами, какую-то сумму у наших детей. Но нет у нас сейчас в достаточном количестве труб, арматуры, не разработаны автоматические системы и не испытаны в наших специфических условиях, не хватает пленки… Постепенно мы одолеем все это. Обязательно одолеем. И мои заверения — не просто слова. Нет. Это требование времени, это научный и технический расчет завтрашнего дня. К слову сказать, вот с этого пикета, где мы с вами стоим, будем укладывать в магистральный канал пленку. Уже сейчас мы не только проектируем, но и строим закрытые системы полива. Вы же сами их строите у Давыдова. Вот так, Георгий Федорович. Хотя в ваших словах много истины.

— Побыстрее бы, побыстрее бы нам разворачиваться, — вздохнув, сказал Георгий Федорович, — хочется и мне прикоснуться к завтрашнему дню, а то ведь и старость не за горами.

— Какая старость! На таких, как вы, история еще поездит. Поработаете вы еще на нее!

Девчонка в белом накрахмаленном чепце и в такой же куртке выпрыгнула из фургона, прибежавшего по проселку из Круглолесского, и весело, заливисто пропела:

— Обе-е-е-ед! Обе-е-ед!

Рыбаки говорят: «У самого искусного повара бывает все-таки не уха, а рыбный суп. Уха — это обязательно, чтобы был берег, шум волны, костер и комарики».

Мне предстояло пообедать с землекопами двадцатого века у них на таборе.

Впереди высился во всем своем величии Эльбрус. Обычно он бывает виден в этих местах рано утром, пока не разыгралось солнце, или вечером, когда оно уже потухло. Сегодня Эльбрус не сгорел, не расплавился в солнечных лучах. И так четко был виден, словно стоял совсем рядом с нами, а не за сто пятьдесят километров.

— Сейчас вы увидите нашу старую гвардию, — сказал мне Бормотов, — оба эти слова надо бы писать с большой буквы, потому что наша гвардия самая мирная и самая благородная.

Девчонка наливала в алюминиевые миски жирный борщ, отменно заправленный ярым томатом, накладывала рагу, выдавала по бутылке молока каждому, по ломтю солнечно-белого хлеба.

Строители обедали кто где: в вагончике за полированными столиками, на улице на прошлогодней сухой траве, кинув под себя телогрейку, или на столике, врытом в землю на краю обрыва.

Мы с Георгием Федоровичем сидели в стороне, пристроившись с мисками на пустых бочках, и с аппетитом обедали.

— Нарбут, Нарбут Василий Иосифович разворачивает свой БелАЗ. Посмотрите, есть чем полюбоваться… Он работал на строительстве Невинномысского канала почти сорок лет назад. С тех пор с мелиорацией не расстается… Было время, когда он на линейке возил начальника участка…

С необыкновенной прыткостью для двадцатишеститонной машины самосвал развернулся и стал в ряд с другими такими же громадинами. Дрогнул, прихваченный тормозами, как разгоряченный конь, которого сильный всадник останавливает на бегу. Жалобно взревел двигатель и затих, словно обиделся, что его заглушили.