Евгений Карпов - Повести. Рассказы

Сложна и трудна жизнь мелиораторов, но особенно трудна она у тех, кто идет впереди всех — у «землекопов». В те годы, когда нынешние пришли юнцами на строительство Невинномысского канала, рассказать бы им, что их ожидает, а потом спросить, согласны ли они идти всю жизнь впереди других по бездорожью? Согласны?

Сказать бы…

Спросить бы…

У Петра Верещаки — Большая Золотая медаль и алая лента чемпиона страны среди скреперистов, у него всесоюзная слава. Он начинает с того, чем другие подчас заканчивают свою рабочую жизнь — большим признанием в труде.

Но, забравшись на вершину, найдешь ли силы для полета? Сумеешь ли с честью пронести свою славу через всю свою жизнь?

Тоже в общем-то не просто.

…Петр со своим сменщиком смазывал новенький прицепной скрепер, готовил его к работе. Я долго смотрел со стороны на этих двух людей. Мне хотелось уловить, есть ли разница между чемпионом и не чемпионом? Очень хотелось, но ничего не выходило: оба работали неторопливо, сосредоточенно, по-хозяйски. Шприцевали машину, убирали консервационную смазку…

Потом я видел того и другого, как они работали на трассе, брали и возили землю, укладывали ее в дамбу.

Видел и других, трудившихся рядом с Петром, и ничего особенного у чемпиона не обнаружил, хотя я и не новичок на стройке.

Сначала я разозлился на себя, а потом подумал: ничего тут удивительного нет, ведь и остальные ребята работают мастерски — старая гвардия. А уж тонкостей рассмотреть я, конечно, не мог, для этого, очевидно, мало моих знаний и опыта.

Подошел я к Петру, когда он шприцевал новенькую машину, поговорил с ним, увидел — парень скромный, малоразговорчивый. Увидел — не подействовал на него его чемпионский титул, не позировал он, как иногда бывает, а просто рассказывал о деле, немного о себе. И о соревнованиях, конечно, как это было.

— Трудная была борьба?

Петр усмехнулся, пожал плечами:

— Должно быть, трудная. Теперь уж не помню, забыл. Правда, забыл. Помню, что работал. Интересная была задача. Работал — и все.

— Думал ли о победе? Не боялся, что другие обгонят?

— Наверно, думал, должно быть, боялся. Но только сначала, а когда стал работать — забыл. Некогда было думать, бояться.

Молодец.

Хорошо.

Лучше бы сказать, да не придумаешь.

Мне захотелось как-то расшевелить его, чтобы лучше почувствовать его характер, и я решил задать ему, как мне казалось, несколько колючих вопросов. Трудно ведь бывать дома только два дня в неделю, остальные — на трассе? А еще, если у тебя есть невеста или молодая жена?

Потом — думает ли Петр о своем будущем? Останется он на трассе или уйдет на более спокойную работу? Конечно, перед молодым чемпионом открыты двери, на стройке он долго не засидится в рядовых. Вот уже и новенький скрепер дали…

— Э-эх, зачем же вы так? — укоризненно сказал Петр. — Новенький скрепер. Надо ж его кому-то давать. Дали мне новенький, так и выработку будут спрашивать соответственно. Так ведь я говорю?

— Верно.

— Остальное ж… Работаю. Интересно, вот и работаю. Думаю переходить на экскаватор. Подзаймусь вот немного… Опытные мастера помогут освоить машину… Пока эта жизнь и эта работа мне нравится, а что дальше — посмотрим. Наши-то строители всю жизнь в степи, в дороге — и не жалеют. Уж я их знаю — не жалеют. И не только не жалеют, а не мыслят себе другой жизни. Отец мне говорил: у каждого человека и счастье свое, и беда своя…

— Георгий Федорович, скажите, пожалуйста, откуда пошла и есть ваша гвардия?

— Да с гвардии и пошла.

— С какой?

— С самой настоящей. Которая до самого Берлина дошагала.

…Георгий проснулся, но глаз не открывал. Он никак не мог вспомнить, где сейчас находится. Такое с ним иногда случалось, ведь столько окопов, землянок, блиндажей, чужих хат и домов переменил за военные годы, в которых приходилось забываться коротким, тревожным и чутким солдатским сном. Сколько их было — не вспомнить всех, не сосчитать тех пристанищ. Иногда случалось: в одну ночь меняли их по нескольку раз.

Прислушался Георгий.

Погромыхивает о чугуны ухват. За окном кудахтают беспокойные куры и просительно блеет коза. Мальчишка о чем-то разговаривает с козой и весело смеется.

От печи к столу пошел кто-то. Георгий узнал осторожные шаги матери.

Дома он.

Дома!

Улыбнулся, открыл глаза. Полумрак лежал в комнате — окно было занавешено шерстяным платком.

Понежился Георгий еще немного, а потом прошлепал босыми ногами по давно не крашенному полу, отвернул край платка — горячее солнце ударило ему в глаза, было уже часов десять утра. «Ого, залежался, солдат, заленился, служивый».

Мать и жена берегли его сон — это они занавесили окно и унесли куда-то шумную Валюшку. К соседям, должно быть.

Берегут его сон, его покой…

Четыре военных года он не знал, что такое покой, сон, как беречь себя от болезней и смерти. Все четыре года он старался беречь других — товарищей, друзей, старался мужественно защищать свою страну, как каждый ее солдат, не особенно заботясь о себе. А если и заботился, так опять же только для нее, для Родины.

Берегут его сон и покой…

И так хорошо вдруг стало солдату от этой заботы жены и матери. Он натянул брюки, гимнастерку, поседевшие от солнца и ветра, от многократной стирки, от пота. Взялся за сапоги и услышал запах дегтя. Опять улыбнулся — даже сапоги смазали солдату. Наверно, Ольга постаралась.

Вышел на кухню, поцеловал мать в щеку, пахнувшую свежеиспеченным хлебом, парным молоком, и вышел во двор, на яркое солнце.

Ольга пропалывала клумбу с зацветшим кустом белых пионов и высаженными по кругу ночными фиалками.

Георгий потянулся, так что хрустнули кости, и снова улыбнулся, радуясь тому, что видит свою жену и эти красивые цветы, тому, что Ольга в такое трудное время возится не с картошкой — с цветами.

Жена почувствовала его взгляд и выпрямилась, смахнула со лба пот, глянула на Георгия и поняла его:

— Земли-то я заняла самую малость, а радости от цветов на все лето нам хватит. Да и труда никакого. Честное слово!

— А я ничего и не говорю. Молодец ты.

— Папка, здравствуй! Ты же говорил, пойдем с тобой в степь, а сам все спишь и спишь. — Мальчишка выпалил это, подбегая к отцу. Кинулся к нему в объятия и взлетел на отцовских руках до того высоко, что закружилась голова.

— Обязательно пойдем в степь! Позавтракаем и пойдем! Мама немного управится по хозяйству, вместе и двинемся.

— Некогда мне сегодня, дорогие. Идите сами.

— Сами, сами! — радостно закричал Олег. Видно, ему хотелось побыть наедине с отцом. По-мужски. — Пап, а пушку покажешь?

— Покажу.

— И танк?

— И танк.

— Ух, здорово!

И они пошли. Сами. По-мужски.