Евгений Карпов - Повести. Рассказы

Побывали у немецкого танка с развороченной тяжелым снарядом башней, у пушки, ствол которой уткнулся в землю и был похож, как заметил Олег, на хобот слона из книжки.

Потом они залезали в полуобвалившиеся блиндажи, полуосыпавшиеся окопы. Собирали стреляные патроны, тяжелые пули.

У блиндажа, разрушенного прямым попаданием снаряда, Георгий нашел санитарную сумку, в которой лежала самодельная куклешка в розовом сарафане и круглое разбитое зеркальце.

«Ушла война, — подумал горько, — но люди еще долго будут встречаться с ее следами, с со смрадным дыханием. Много лет понадобится, чтобы загладить на земле ее рубцы».

На земле. А в памяти солдат они останутся навечно.

Сынишка присел у куста ракиты да так и уснул — набегался. Разрумянились его щеки, пунцовыми стали губы и все шевелились: похоже, мальчишка и во сне продолжал разговаривать.

Взял Георгий на руки сына и побрел с ним по степи. Шел мимо пшеницы, которая, едва выбросив тощенькие колосья, начинала желтеть — жгло ее немилосердное солнце, мучила жажда, гнул к земле горячий ветер. Шел он мимо недостроенного Невинномысского канала, который мог теперь напоить хлеба. Брел по пыльной дороге и думал, что сегодня, сейчас же надо идти на стройку и заниматься делом. Никакого отпуска не надо. Да и можно ли для солдата придумать лучший отдых, чем врачевать порушенную землю?

Умостившись у отца на груди, спал, сладко посапывая, сын. «Спи, раз я дома, — прошептал Георгий. — Набирайся сил, чтобы потом заменить меня».

И надо сказать, сбылась эта мечта — сейчас Олег работает главным механиком передвижной механизированной колонны, которая, как и колонна отца, строит орошаемые поля, каналы.

«Спи, раз я дома»…

Прибавил шагу Георгий. Через полыни и пески напрямик двинулся в контору экскаваторной станции.

Зашел туда — и сначала малость оторопел, будто не в контору станции попал, а опять же в воинскую часть. Только странной какой-то была эта часть, — сидели тут все вместе: летчики, танкисты, артиллеристы, саперы, моряки и пехота. И все — народ знатный, грудь каждого в орденах и медалях, гвардейские значки у каждого. На офицерских фуражках и солдатских пилотках еще поблескивают звездочки, а погоны уже сняты — гражданский народ.

— С них-то и началась наша гвардия, — говорит Георгий Федорович, — с ними мы и стали строить каналы.

Люди пришли с тяжелой войны, изголодались по мирному труду. Они так работали, с такой жадностью! Им казалось, что никогда не насытятся работой, никогда не устанут от нее. Не было для них большей радости, чем украшать изувеченную снарядами и бомбами землю — строить на ней дома, сооружать каналы, сажать цветы…

Четыре года промышленность страны работала на войну, и теперь ей нужно было время, чтобы вместо пушек и танков начать выпускать тракторы и экскаваторы. Промышленности нужно было время, а солдаты не хотели ждать. У них не хватало терпения сидеть сложа руки.

Во дворе экскаваторной станции, у Свистухи и села Надзорного, над недорытым и поросшим чертополохом каналом, в осыпавшихся забоях стояли ржавые, наполовину разобранные экскаваторы. Конечно, в другое время их порезали бы автогеном и увезли на переплавку, но сейчас механизаторы с рассветом уходили к мертвым машинам — снимали с них ржавчину, грязь, осматривали, как врачи больных, и перевозили в мастерские. Добывали запасные части, а что можно было сделать самим — делали. Фрезеровщики, токари, слесари, как говорится, делали невозможное.

Чего только не видели эти люди, прошедшие с жестокими боями от Волги до Шпрее на своих прославленных тридцатьчетверках, на бронетранспортерах и «катюшах», излетавшие небо на истребителях и бомбардировщиках. Казалось, нечем их удивить, ничто не заставит их застыть в благоговении или трепетном ожидании. Но когда запускали первый отремонтированный экскаватор, двор мастерских был полон народу.

Собрались вчерашние солдаты и замерли в ожидании некоего чуда — заработает ли машина, оживет ли?

Замерли, наблюдая за Бормотовым. Даже цигарки бросили и затоптали в землю.

А главный механик не торопился. Вытер замасленные руки, по-солдатски оправил гимнастерку, причесал зачем-то густые волосы и лишь потом поднялся в кабину экскаватора. Поудобнее уселся, по старинке поплевал на руки, потер их… И вдруг задумался, словно бы отрешился от сегодняшнего дня.

— Гей! Чего ты там? Запускай!

— Не тяни резину!

А Георгий задумался, вспомнил, как пять лет назад с Мельниковым в этом самом дворе они испытывали экскаватор, на который вместо парового движка поставили дизель. Вспомнил, как волновался. И показалось ему то время таким далеким, будто прошли десятилетия…

— Не мучь душу!

Заработал мотор.

После авиационных и танковых могучих современных двигателей мотор экскаватора казался примитивным и слабосильным, но для гвардейцев его незатейливая песня звучала могучей, удивительной, будто ничего подобного солдаты никогда и не слыхали.

Задвигал ковшом экскаватор, стал поворачиваться, потом сдвинулся с места и тихонько, будто нащупывая дорогу, пошел вперед.

— Живой!

— Пошел!

— Ура-а-а!

На другой день машину переправили в забой. Вся экскаваторная станция провожала ее в путь, на работу. И не только механизаторы, пришли женщины, дети, пришли из станицы колхозники. Шли следом за машиной до самого забоя и все говорили о том, как пустят канал, проведут воду на поля, и тогда уж не станут гореть хлеба, погибать от жажды и зноя.

Это был в станице Невинномысской первый после войны мирный праздник — небольшой, негромкий, но очень нужный всем, без которого людям и не прожить.

— Сначала механизаторы робели перед таким незнакомым делом, как ремонт экскаваторов и других машин в наших убогих условиях. А когда запустили первую машину, поверили в свои силы, в свою удачу, — вспоминает Георгий Федорович, — и начали, что называется, творить чудеса… Был у нас старенький экскаватор, мы его собирались еще до войны списывать, а тут-то и вовсе можно бы порезать на металлолом, но машинист Сердюк Александр Федорович пришел ко мне и говорит: «Задумал я себе машину собрать, не могу больше беспризорным по стройке ходить. Подлатаю старичка, и будет у меня собственный экскаватор». Я его разубеждать стал, мол, у той машины и ходовая тележка совсем не годится, и двигателя нет. «Верно, — отвечает, — нет. Почти ничего нет. Советовался я с Николаем Александровичем — это Захаров, заведующий мастерскими, обещал он мне тележку трактора С-80 и двигатель обещал. Вдвоем мы с ним и сделаем. Слесаря помогут. Одолеем, а то стыд — все работают, все с машинами, только я… Дайте ваше согласие — соберем». Чудак человек, чего же не дать-то согласие? Получай, но на большее не рассчитывай, потому что нет у меня больше ничего. Разве что мелочи какие-нибудь да солдатский энтузиазм. Одним словом, сделали машину. Можно сказать, почти заново построили. Гвардейцы. Больше четырех лет проработал тот экскаватор. Да еще как работал! Отлично. Потом был еще такой случай: у двигателя экскаватора сломался коленчатый вал.