Евгений Карпов - Повести. Рассказы

В машине Георгий Федорович с интересом спросил у Давыдова:

— Ездил в Москву?

— Ездил.

— Получилось что-нибудь дельное?

— Да как сказать…

Иван Степанович повернулся ко мне:

— В нашем колхозе будет четыре с половиной тысяче гектаров поливных земель. Это уже само по себе — огромнейшее хозяйство. Ведущая отрасль у нас — племенное птицеводство, да к ведущей-то прибавляются и сопутствующие: животноводство, полеводство и другие. Тысяча триста гектаров будут поливаться «Фрегатами» — высокопроизводительными машинами. Чтобы вести это хозяйство, нужна хорошая служба технического обслуживания, нужны грамотные, знающие дело механизаторы. А где все это взять? И где взять деньги, жилье для механизаторов, которые придут к нам работать? С ними явятся семьи, значит, понадобятся новые детские сады, школы. Вот я и ездил в наш главк в Москву, просил денег, просил разные фонды. Кое-что дают, кое-что обещают, но мало. Мало! Сейчас бы развернуться! Чтоб с каждого поливного гектара брать по пятьдесят — шестьдесят центнеров пшенички, а тут…

Иван Степанович безнадежно махнул рукой, тяжело вздохнул.

— Хочешь, я тебя обрадую? Только по секрету, — сказал Георгий Федорович.

Иван Степанович поднял брови:

— Интересное дело — обрадует по секрету! Ладно, давай хоть по секрету, — добавил смиренно.

— Был я недавно в Ставрополе, слышал такой разговор: «Фрегаты» не только будут монтироваться строителями, но первый год и обслуживаться будут ими. Устраивает, а?

Давыдов недоверчиво спросил:

— Это только слухи?

— Нет, твердое решение. Просто я раньше к тебе приехал, чем то распоряжение министерства дошло. Думаю, такая постановка дела вам здорово поможет. Специалисты отладят машины, насосные станции, научат ваших людей работать на них, а там уж вы и сами освоитесь.

— Хорошо бы, хорошо! По-хозяйски это… Ваня, остановись-ка, — попросил шофера Давыдов. — Покажу гостям кое-что.

Мы вышли из машины.

Справа и слева от нас лежали просторные и ровные поля, охваченные лесополосами. С одной стороны гуляла под сильным ветром сизовато-зеленая, сочная озимь, с другой — черное, тоскливое и какое-то жалкое поле.

— Вот вам беда наша и радость наша. У нас есть гектаров двести поливных земель. Построили мы их своими силами. Несколько лет подряд никакая погода нам тут не указ, берем здесь зерна по сорок центнеров на круг. А то и по пятьдесят, там, где работают опытные мастера, знатоки поливного поля. К сожалению, не все еще у нас научились хорошенько управляться с водой, с удобрениями, а то бы шестьдесят центнеров подала нам землица-матушка! Но ничего, всякому овощу свое время… Вы поглядите: на этом участке мы прошлой осенью сделали влагозарядковые поливы — ишь, какие зеленя! Почти гарантия приличного урожая. А коли польем еще разочек-другой — тока огрузятся нашим хлебом. Теперь гляньте сюда. Это богара. Посеяли в прошлом году, дождичек немощный брызнул, едва верхнюю корочку промочил и спровоцировал всходы. Дождя хватило только на «провокацию», вот и погибла пшеничка. А замой-то подхватили ее ветры и вовсе унесли с поля. Да если бы один посев унесли, а ведь и сам плодородный слой пашни с ним подняли в небо, бросили где-то в овраги, на дорогах. Вот она беда какая наша, крестьянская. Из года в год выглядываем мы каждое утро, ждем дождя, просим. Слушаем сводку погоды и гадаем, что делать: выводить машины на поля, сеять или не сеять? Угадать бы счастливый денек, счастливую минуту, чтобы посеять под добрый дождь. Не прозевать бы, не упустить влагу, если небо пошлет ее нам. А не пошлет? Ох-хо! В наших краях это чаще всего бывает… И снятся нам ночами проливные дожди. Просыпаемся, едва только где-нибудь громыхнет гром. И громыхнет-то он так, что слышен пока только хлеборобу. Потому что ждет так его нетерпеливо, прислушивается, напрягаясь до последней жилки… Просыпаемся и выбегаем на улицу, ищем на черном небе всполохи молний, смотрим, не закрыты ли тучами звезды, и радуемся, что нет их, звезд, не играют, как про них в песнях поют. А потом звоним друг другу, из колхоза в колхоз, допытываемся у соседей: не накрапывает ли у вас дождь?.. Что ж, четыре с половиной тысячи поливных гектаров — это хорошо. Трудно, тревожно, но здорово. Да еще с «Фрегатами», да с помощью строителей напоим мы нынче это сирое поле. Напоим, оживет оно, порадует хлебцем.

Мы стояли у арыка. По нему только вчера впервые пустили воду.

Новый арык своей необжитостью похож на новую квартиру, в которую только внесли вещи, кое-как впопыхах расставили. Вода мутная, еще по-зимнему холодная. Плывут по ней прошлогодняя трава, листья деревьев. Из этих больших арыков воду забирают в трубы и подают в поля к «Фрегатам».

Потом мы поехали дальше. Выскочила наша машина на новый простор, и мы увидели на засеянном поле «Фрегат» — самодвижущуюся дождевальную машину. Такое у нее полное техническое название. На шестнадцати двухколесных тележках — серебристая труба длиною четыреста пятьдесят метров с дождевальными аппаратами кругового действия. Я бы сказал — с гидровертушками. Один механик может обслуживать три-четыре машины и полить за сезон триста гектаров. Это, конечно, при высоком мастерстве механика, при хорошей организации работ. Да и работа механика в основном сводится к контролю над машинами.

Еще и сейчас дальнеструйные, консольные дождевалки у нас считаются благом, а ведь они малопроизводительны, неудобны в эксплуатации, неэкономно расходуют воду. Теперь приходят эти, новые.

Иван Степанович улыбнулся:

— Эти машины считаются машинами сегодняшнего дня. Им на смену скоро придут автоматические системы полива. Их уже испытывают в работе.

— Придут, — задумчиво повторил Георгий Федорович, — скорее бы. С автоматическими системами-то даже кнопки нажимать не нужно, все делается само.

…Бормотов и Давыдов — два Героя Социалистического Труда, строитель и крестьянин, шли полем. Им надо было посмотреть, что и как сделано строителями, что недоделано и должно быть доделано немедленно — ведь земля уже ждала влагу. Клонились долу зеленые стебельки пшеницы, просили пить.

Шли по земле люди, готовили новое поле к новым дням.

Я подумал, к этому стремился всю жизнь парень из бедняцкой семьи станицы Зимовники. Шел он по косогорам и крутогорьям Северного Кавказа, раскаленными песками Черных земель со своими гвардейцами, чтобы в жестоких засушливых степях колосилась тучная пшеница, зрел виноград, а в водохранилищах водилась рыба и птица, гнездились розовые фламинго, белые цапли. Шел, чтобы не только вернуть земле былую красу, но и сделать ее еще краше.

Все в нашей жизни начинается с дороги, начала и конца которой никто указать не может, потому что нет ей начала и нет конца.