Евгений Карпов - Повести. Рассказы

Первого ноября в степь к головному сооружению второй очереди Большого Ставропольского съехалось больше десяти тысяч человек. Приехали на легковых автомобилях, на автобусах. Съехались строители, гости из колхозов и совхозов, приехали гости из Ставрополя и из Москвы.

Над головами кружил самолет. Кружил и кружил, чтобы оставить на кинопленке для людей память о большом, важном и красивом событии, что произошло в этот день в ставропольской степи, на виду у седого Кавказа.

В степи на ветру играли кумачом знамена. Гремели трубы духового оркестра.

Торжественно и празднично выглядели сегодня строители — им было чем гордиться, чему радоваться. Хлопало пробками шампанское.

Очень волновался Георгий Федорович, боялся, что не сможет говорить как надо в такой большой день, перед такой массой народу.

Поднялся он на трибуну и ахнул — столько людей!

И такое яркое солнце!

И вода в канале искрится, играет, бьет в глаза!

Высоко в небе кружит орел, будто тоже прилетел, чтобы посмотреть на торжество людей…

Слово ему, Бормотову, предоставили после начальника строительства.

Как-то вся боязнь, вся тяжесть вдруг пропали, и Георгий Федорович заговорил легко и свободно. Наверно, потому, что говорил он не о себе, а о своих товарищах механизаторах, рассказывал о рабочих людях, которым, может быть, и равных нет на всей земле, говорил о нелегком, но очень нужном труде, нужном вот этой степи, вот этим хлебам, что лежали перед ним покойно и величественно.

Потом выступали секретарь райкома партии, министр сельского хозяйства республики…

И вот наконец перерезана алая лента. Стал подниматься затвор, из-под него ударила вода, вскипела, пошла по бетону канала, быстро успокоилась, стала такой же покойной и величественной, как степь, как зеленое озимое поле.

А еще Георгию Федоровичу показалось с высокой трибуны, что люди, рукоплескавшие воде, были очень похожи на орла, высоко парившего в чистом небе…

…Утром следующего дня Георгий Федорович проснулся, как обычно, как бывало много лет, от торжественного перезвона курантов Московского Кремля. Прослушал шесть ударов.

Он всегда оставлял радио включенным, только с убавленной громкостью. И перезвон курантов, и Государственный гимн стали для него за долгие годы такими же обязательными, как утреннее солнце.

— Доброе утро! — говорила ему этой музыкой Москва, вся страна от Чукотки до Балтики.

И он отвечал улыбкой.

Вот и сегодня поздоровалась с ним страна, а потом диктор стал читать последние известия.

«…Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза и Совет Министров СССР горячо поздравляют коллективы строителей, монтажников, всех рабочих и инженерно-технических работников, принимающих участие в проектировании и строительстве Большого Ставропольского канала и обеспечивших досрочное окончание основных работ по второй очереди канала и пропуск по нему воды…»

Напряженно слушал Георгий Федорович, и ему казалось, что это все еще продолжается вчерашний митинг, только слышит его теперь вся страна. Партия и правительство всенародно говорят спасибо старому экскаваторщику Падалке Александру Ивановичу, старейшему инженеру Николаевскому Николаю Николаевичу, молодым механизаторам Петру Верещаке, Павлу Старицыну, всем говорят и каждому в отдельности…

На этом можно бы и закончить рассказ о Бормотове, но спустя несколько дней после митинга мне опять довелось встретиться с ним. Дело в том, что Георгий Федорович собирался по своим делам ехать в село Обильное, в совхоз, а мне давно хотелось побывать там, посмотреть, как работает на полях кубанская вода, посмотреть село с таким громким названием.

Обильное и в самом деле хорошее село, не зря его так назвали: зеленое, чистое, с добротными домами, празднично покрашенными в белое с салатным или в белое с розовым. Ни камыша, ни соломы на крышах не увидишь — все шифер да железо.

Правда, так теперь дела обстоят не только в Обильном. И старинные кособокие хатенки, и сараеподобные клубы уходят в историю. Если они и есть еще где-нибудь, то выглядят среди новостроек сиротливо и архаично, ждут своего конца. В колхозах и совхозах строят не клубы, а Дворцы культуры. И школы, детские сады, магазины, кафе, поликлиники строят красиво, со стеклами во всю стену, чтобы солнцу по утру было во что смотреться, перед чем прихорашиваться спросонья. Строят в наших селах, не жадничая. Ищут хороших архитекторов, скульпторов, художников.

…В двухэтажной конторе совхоза было пустынно и тихо. Похоже, все разъехались по делам: кто по фермам, кто по полям.

В приемной директора секретарша, глядя на нас вопросительно и с неприязнью, сказала:

— Иван Степанович ушел обедать. Водил иностранную делегацию, заморился.

Мы решили дать отдохнуть директору и пошли гулять, объяснив секретарше, кто мы такие.

Вернулись в контору через час. Давыдова еще не было.

— Может, в поле уехал, — сказала секретарша, — или опять… то делегация, то комиссия — дохнуть человеку совсем некогда! И вы, наверно, изучать, опытом делиться?

Она все-таки позвонила директору домой, сказала: «Приехали из Ставрополя два товарища».

Я увидел Давыдова еще в коридоре. Вид у него был усталый, должно быть, прилег отдохнуть, а мы его подняли. Мне стало неловко, надо бы еще часок посидеть в садике, полюбоваться первыми расцветшими тюльпанами, яркой зеленью молодых розовых кустов.

На груди Давыдова поблескивала Золотая Звезда Героя Социалистического Труда. Должно быть, он и в самом деле до обеда водил какую-то делегацию, показывал свое обширное хозяйство и устал. Точнее сказать, истомился показыванием. Не по душе, вероятно, ему эти «парады».

Увидев Бормотова, он облегченно вздохнул:

— Ты-то мог бы приехать прямо ко мне домой. Секретарь говорит, товарищи из Ставрополя, ну, подумал я, опять не дадут работать. Чудак ты, Георгий Федорович. Посидели бы, чайку попили.

— Не чаевничать приехал, по делу.

— Государственные дела — и те, бывает, решаются за чаем, а не то что нашего масштаба.

— Верно. А нам все-таки лучше на полях разбираться. Со мной приехал… — И Георгий Федорович представил меня Ивану Степановичу.

Мне подумалось, зря он назвал мою профессию, сказал о моем намерении писать о мелиораторах. Подумалось, начнет Давыдов «давать интервью», не получится живого разговора.

К счастью, мои опасения оказались напрасными. Иван Степанович, словно поняв меня, сказал:

— Значит, вы хотите, как говорят степняки, до самой воды докопаться? Хорошо. Поедем в поля, все увидите сами. Там и поговорим, там и ответим с Георгием Федоровичем на ваши вопросы. Вы согласны?