Лариса Литвинова - Летят сквозь годы

Штурманы признавались, что вначале даже брала робость сбросить что-то на мирный зеленый огонек: привыкли уж бомбить!

Может быть, как раз из-за того, что нарушалась эта чуждая женской душе привычка бомбить, все экипажи, доставляя груз братьям морячкам, работали с особым воодушевлением. Девушки были очень рады, когда получили телефонограмму от моряков: «Благодарим летчиков за поддержку». Моряки не знали, что летчиками били девушки.

Вскоре экипажи получили новое задание: подавлять своими бомбами огневые средства и катера противника. На боевом счету Макаровой — Белик появились один затопленный и несколько поврежденных вражеских катеров.

В представлении гвардии лейтенанта Макаровой к награждению вторым орденом Красного Знамени было сказано:

«С 7 по 19 сентября 1943 года Макарова участвовала в Новороссийской операции по разгрому немецких оккупантов. Несмотря на сложные метеоусловия в горной местности, делала по 7—8 боевых вылетов в ночь, все вылеты отличались большой эффективностью и точностью выполнения».

Подскок у Новороссийска просуществовал две недели. Выполнив задание, все восемь экипажей возвратились в полк.

Задания каждый день ставились разные — бомбить аэродром противника или станцию, запруженную эшелонами, уничтожать вражеские автомашины, движущиеся по дорогам, склады с горючим и боеприпасами, подавлять огневые точки.

Все полеты, так или иначе, были похожи один на другой. Всюду стреляли зенитки, ловили прожекторы или подкарауливали истребители. Когда несколько ночей подряд ставились боевые задачи по максимуму, девушки уставали до того, что буквально валились с ног. Вооруженцы переворачивали за ночь по три-четыре тонны груза каждая. Техникам, механикам, прибористам тоже доставалось: заправляли самолет бензином и маслом или латали и чинили его срочно, в темноте, почти на ощупь, а днем залечивали раны, полученные ночью.

А летчики, штурманы! От переутомления они подчас засыпали в полете. Откуда только силы брались беззаботно шутить потом: «Проснулись обе враз и друг друга спрашиваем: на цель идем или домой? До того обалдели…»

В октябре полк перебазировался, сначала в станицу Курчанскую.

После напряженной рабочей ночи девушки устраивались спать под самолетами, так как вокруг не сохранилось ни одного целого домика — гитлеровцы превратили все в развалины. С южной стороны к аэродрому примыкали брошенные оборонительные сооружения — дзоты, доты, землянки, но личный состав полка был предупрежден: там фашисты оставили множество заминированных «сюрпризов».

Во всяком случае, расположиться в землянках было невозможно. Девушки занялись оборудованием «спальных кабин-люкс под крылом», как не преминула заметить Таня.

Только устроились, поднялась жесточайшая песчаная буря. Облако красно-бурой пыли окутало аэродром. На расстоянии пяти шагов ничего не разглядеть. Самолеты дрожали, тряслись как в лихорадке. Пришлось их удерживать, наваливаясь на хвосты.

Ураган свирепствовал минут двадцать. Не успел угомониться ветер, как на аэродроме приземлился связной самолет. Вскоре раздалась команда на построение. Полк выстроился, замер. Бершанская зачитала указ, который доставил летчик. За участие в освобождении Таманского полуострова полку присвоено наименование Таманского.

Братцы-бочаровцы — летчики соседнего полка уже знали об этом торжественном событии. Голос командира полка заглушил мощный гул промчавшегося прямо над строем самолета. От него отделилось что-то большое, белое. Оказалось, вымпел — письмо величиной с простыню, полное сердечных слов: бочаровцы поздравляли сестричек с высокой наградой. И еще посылали огромный пакет душистого винограда.

В тот же день, так и не поспав, перелетели на запад, ближе к Керченскому проливу, расположились в станице Ахтанизовской.

Организовать тут сносный быт было невозможно. Ахтанизовская встретила роями мух и горько-соленой водой. Для питья ее опресняли. Но девушкам после урагана не терпелось помыть голову.

И некоторые вымыли. Волосы покрыл матовый налет соли, они слиплись. Прически приняли столь фантастические очертания, что никто не мог без смеха смотреть на невольных модниц. Даже уравновешенная, благоразумная Вера хохотала и издевалась над Таней.

Правда, было в Ахтанизовской то, что сразу пленило сердца всех летчиц, — большой, специально оборудованный, с открытыми подходами аэродром. От подобных аэродромов девушки уже отвыкли. Для их самолетов выделялись обычно маленькие, полевые, ограниченные со всех сторон площадки.

Расставались вскоре с этим аэродромом без боли только потому, что уступали его своим же — тяжелым скоростным самолетам. Войска всего фронта неудержимо двигались вперед, очищая родную землю от захватчиков. Несколько ночей девушки летали, добивали гитлеровцев на косах Чушка и Тузла.

Новый аэродром был расположен на самом берегу Азовского моря, у станицы Пересыпь.

Осенью начались бои за освобождение Крыма.

Ночники приступили к изучению нового района действий. На столе, на коленях разложены карты. Но девушки будто забыли о них. Все слушают рассказ подруги, штурмана Веры Белик. Ей очень трудно выразить, передать свои чувства — столько их нахлынуло!

— Ведь это мои родные края, девушки. Я выросла под Керчью, — тихо говорит она.

— Расскажи нам, Верочка, о тех местах. Это будет лучший метод изучения района, так сказать, опрос местных жителей.

— Вера, ты и о себе расскажи. О своем детстве и жизни. Ведь это нам тоже интересно, — попросила Марина Чечнева.

Обычно молчаливая, сдержанная, Вера разговорилась. Прирожденный математик, она не была красноречива, но всегда точна в описаниях. И девушки словно бы своими глазами увидели огромный, раскинувшийся на северо-восток от Керчи металлургический завод, где Верин отец, Лукьян Филиппович, работал до войны мастером. Все рабочие, в том числе и большая семья Белик, жили в поселке рядом с заводом.

— Видите? «Колонка». — Вера указала на карте точку. — Рядом — «Завод им. Войкова», а между ними наш поселок. Так и назывался: Рабочий поселок завода имени Войкова. Хороший поселок. Дома новые, с большущими окнами, все утопают в зелени. И море — Керченский залив, и пляж рядом. Сколько времени я провела на том пляже — не сосчитать. Помню, сидим, бывало, на уроке в школе. Жара. Только и думаем, как бы скорее в море окунуться. Мальчишки часто убегали с уроков, особенно с немецкого. И я убегала. А потом, когда в институт поступила, жалела об этом: плохо знаю немецкий язык.

— Не знать бы его вовек! — отмахнулась Таня.

— Подобный нигилизм тебя, Макарова, не украшает, — рассудительно заметила Чечнева.