Лариса Литвинова - Летят сквозь годы

«Да, такая дочка — настоящий сын!» — улыбнулась Бершанская и все мешкала, мешкала с ответом.

Намного ли она сама старше Тани? Намного ли старше любой из девушек в полку? Не привыкла задумываться о возрасте командир Евдокия Бершанская. Она постоянно считала себя старшей. Рано осиротевшая и потому словно бы лишенная возможности на живом примере обучиться материнству, она была полна истинно материнских чувств к своим девчатам. Не летчицу-аса Макарову, одетую по всей форме, замершую по стойке «смирно», она сейчас видит, а обыкновенную девчонку, оторванную от дома и мечтающую об этом родном доме.

И видит она себя совсем крохой вдвоем с братом в ветхой хатенке, голодных и иззябших. На лавке — умершая мать. В трубе воет ветер. Весь день гремела канонада, по улице проносились, стреляя, всадники. Теперь разгулялась вьюга. Дуся с Володей спали — не спали. Под утро в дверь загрохали, раздались чьи-то бодрые голоса. В хату ввалились красноармейцы в заснеженной одежде. Уставшие от боя люди думали найти тепло и кров, а нашли двух ребятишек в горьком горе. Это явилось спасением для детей — красноармейцы доставили их в детский дом.

Когда отгремели бои с белогвардейцами и интервентами, с фронта вернулся красный партизан Григорий Трофимович Середа. Он разыскал детей покойной сестры, взял племянников в свою семью. В маленьком светлом домике села Добровольное на Ставрополье жили дружно; каждый знал свое дело — ребята учились, помогали матери по хозяйству. Дуся росла шустрой, веселой, трудолюбивой. Перед окончанием седьмого класса она стала задумываться о будущем. «Чтобы помочь семье — едоков много, а добытчик-то один отец, — нужно работать», — решила она. И, словно подслушав ее мысли, первым заговорил об этом Григорий Трофимович:

— Учиться тебе нужно дальше, дочка. Вот кончишь школу и поезжай в Ставрополь. Там поступишь в техникум.

— Нет, отец, я работать пойду. Вам и так тяжело, — вырвалось у Дуси.

— Силенок у меня еще хватит. Выучу вас всех, выведу в люди. Я с буржуями воевал зачем? Чтобы дети крестьянские могли учиться, науки постигать. А ты — «работать пойду». Раньше выучись, а потом и работать иди. Поедешь учиться — один тебе мой сказ.

— Спасибо, отец! За все, за все спасибо, — прошептала растроганная Дуся.

А потом случайное событие, для других и не имеющее особого значения, определило ее судьбу. В весенний полдень на перемене школьники высыпали во двор. Играли, смеялись. Вдруг кто-то запрокинул голову, закричал:

— Смотрите, аэроплан! Аэроплан летит.

— Ой как гудит!

— А большущий какой!

— Гляньте, там кто-то есть!

Самолет пронесся так низко, что можно было рассмотреть лицо летчика. За селом гул мотора внезапно оборвался.

— Упал! — ахнули все и побежали в ту сторону, где самолет скрылся из глаз.

Дуся бежала вместе со всеми. Еще издали она увидела приземлившееся чудище. Словно из сказки, явилась огромная птица и стояла среди поля, широко распластав крылья. Дуся ощупывала вздрагивающие крылья, рассматривала человека в очках со стеклами величиной с добрые блюдца. Сердце ее наполнялось новыми незнакомыми чувствами страха и восхищения, желания взвиться в голубую высь, быть такой же смелой и отважной, как этот впервые в жизни увиденный летчик. «Вот бы мне полететь!» — думала она. И с тех пор часто ловила себя на подобных мыслях, но хранила их в глубокой тайне, боясь, что ребята засмеют. Лишь иногда заводила разговор с учителем физики, чтобы узнать, где можно научиться управлять самолетом.

Вскоре начались выпускные экзамены, а там — прощай, школа. За хорошую учебу комсомол направляет Евдокию Бершанскую в Ставропольский педагогический техникум. Товарищи поздравляют ее. Радуются домашние, радуется, конечно, и Дуся — ведь учение она почитала счастьем. Она едет в Ставрополь. Но педагогический техникум не для нее; желание учиться на летчицу становится неотступным. Брошен техникум. Сколько летных школ она объехала, выслушивая горькое: «Женщин не принимаем!» Она не сдавалась, и удача пришла: в 1931 году Евдокию Бершанскую зачислили в Батайскую летную школу. Школа только начинала свою работу в пустынных местах. Все нужно было строить своими руками. И строили. Курсанты после занятий вместе с инструкторами возводили школьное здание, ангары, жилые дома, расширяли летное поле.

Ой, не легко начинать все, как говорится, с колышка: в организации были трудности, вдвойне трудно приходилось курсантке — не курсанту — Бершанской. Да труда Дуся не боялась: за какое бы дело ни бралась, делала на совесть. После года учебы она стала летчицей. И тут же как отличницу ее зачислили на должность инструктора.

Нет ничего необычного в том, что она любила небо, которое «обживала», сначала учась, потом обучая в нем своих подопечных, любила землю — территорию Батайской летной школы, которую собственноручно благоустраивала, аборигеном которой являлась, любила людей. И за все ей воздавалось — ей даже казалось: сверх меры. Была учлетом — стала инструктором, командиром звена. Летчики прислушивались к ее мнению, дорожили ее дружбой. Она, конечно, старалась — и звено стало лучшим в отряде. Еще два года работы — и она командир отряда. По правде, немножко зафасонила в полагающемся командиру черном кожаном пальто. Она знала: лицо у нее простое, русское, а фигура в кожанке — ладная, подобранная — загляденье!

В 1939 году летчица Евдокия Бершанская была награждена орденом «Знак Почета». И в том же году Батайскую школу ГВФ преобразовали в военное летное училище. Женщин в военную авиацию не брали; ее перевели в отряд спецприменения. Огорчилась малость — некогда всерьез огорчаться, потому что летчикам и техникам тридцати пяти самолетов должна была организовать работу. Задания самые разные — от доставки почты до вывозки тяжело больного из глухой станицы, или опыливания, или разведки рыбных косяков, или хлопот с нежным грузом вроде утят, цыплят, живых мальков. Летать приходилось много, садиться на маленьких площадках, а то и просто в поле. Что ж, она сумела вести работу без единого летного происшествия. И опять признание: народ избрал ее депутатом Совета, коммунисты — членом пленума райкома партии. Она опять, как всегда, старалась оправдать доверие.

Грянула война.

Вот перед ней — командиром, майором Бершанской, — стоит, ждет решения летчик ее полка Татьяна Макарова. Она замешкалась с ответом. Таня подалась вперед, смотрит умоляющими глазами.

— Обождите, товарищ гвардии лейтенант! — говорит Евдокия Давыдовна. — Обождите, дайте подумать.

А сама продолжает вспоминать. Первые дни войны. Муж сразу же улетел на фронт, и от него — ни строчки. Звено спецприменения работало для фронта очень напряженно, много, но все казалось — мало. От Бершанской поступал рапорт за рапортом направить ее на фронт. Отказывали. И лишь в октябре 41-го пришел вызов: «Летчицу Е. Д. Бершанскую откомандировать в распоряжение Героя Советского Союза майора Расковой», которая приступила к формированию женской авиационной части. Радуясь, словно девчонка, бросилась оформлять документы. И вдруг молнией: «А как же сын? Как оставить Валюшку?» Впервые со страхом она подумала о возможности прихода врага в Ростов, к самому ее дому… Фашисты захватили уже Украину, Белоруссию, Прибалтику, приближаются к Москве. Они наступают и сколько еще будут наступать? Ее семья — отец и мать, старики, и маленький сын — беспомощна… Нет, колебаний нет! Тревогу гасит решение: «Отправлю-ка я семью в Челябинск. Друзья там помогут».