Лариса Литвинова - Летят сквозь годы

— Вам кого? — послышался знакомый голос.

— Здравствуйте, дядя Миша, Это я, Таня. Не узнали меня?

— Танюшка? Макаровых дочка? Здравствуй, стрекоза. — Сосед по квартире, отец Виктора, зажег в коридоре свет и даже присвистнул: — Да ты, оказывается командир! Тогда извиняюсь. Гляди, лейтенант! Как Витя наш. Он тоже лейтенант.

— А где он, Витя?

— Где же ему быть?! Известное дело — на фронте. Воюет. На танках ездит. Иди, иди, лейтенант! Обрадуй Федоровну.

Таня сделала несколько шагов по коридору и распахнула дверь своей комнаты:

— Здравствуй, мамочка!

Елизавета Федоровна от душивших ее рыданий долго не могла вымолвить ни слова.

— Мамочка, ну что же ты плачешь? Я приехала. Я с тобой. Ну не плачь же, мамочка, — прижимаясь к ней, говорила Таня.

— Так ведь я от радости… Ну раздевайся же, покажись матери, какая ты? Зажги верхний свет — окно занавешено. Зажги иди, — говорила Елизавета Федоровна, а сама не отпускала Таню.

Шапка свалилась с головы девушки, волосы растрепались, а она все сидела рядом с матерью, уткнувшись лицом в теплую материнскую грудь.

— Дома я! Дома, — шептала она. — До сих пор не могу поверить этому. А где же Верушка-то?

— В техникуме. Сегодня у нее практика. Какая ты взрослая стала! Изменилась, просто не узнать. Таня… Два ордена! За что тебя наградили, доченька?

— За то, что фашистов крепко бью, — просто ответила Таня.

Она старалась пристроить снятую шинель на старый-престарый трехногий стул и с грустью думала: «Ничего не изменилось дома. Та же лампадка, иконы, тот же поломанный стул. А стол так и не купили. Сколько раз я писала, чтобы купили стол…»

— Мама, вы получаете деньги по аттестату?

— А как же, каждый месяц. Спасибо, доченька. Без них мы бы пропали. Мы хорошо живем, не голодаем. Ты не думай. Болезнь только мучает меня, и смерти бог не дает.

— Да что ты, мама! Не надо думать о смерти. Ты поправишься, все будет хорошо.

— И правда, может, поправлюсь теперь. Радость-то какая! Доченька моя приехала!

Поздно вечером пришла Вера. Она с некоторой робостью смотрела на сестру. Для нее Таня всегда была недосягаемой. Она даже не могла допустить мысли, чтобы Тане что-то не удалось, чтобы у нее что-то не вышло. И то, что Таня — командир, с орденами, о офицерскими погонами, ее не удивляло. Разве могло быть иначе?

Веру удивляло другое: как могла Таня быть совсем, совсем простой. Весело, с улыбкой, словно бы о самом обыкновенном, она рассказывала о своих подругах, о девушках, которые летают ночью, не боятся ни зениток, ни истребителей. Значит, ни самой смерти. Да еще учатся. «Твоя тезка, — обращалась Таня к сестре, — у нас настоящий профессор: нет задачи, которой она не решила бы». На самом фронте девушки, оказывается, читают книги, устраивают концерты самодеятельности, занимаются спортом, вышивают на досуге и даже пишут стихи. Таня так забавно обо всем этом рассказывала, что можно было поверить, будто на фронте не так уж и страшно.

Наслушавшись Таниных рассказов, мать облегченно вздохнула:

— Теперь, доченька, я буду спокойна за тебя. А то так волновалась, так волновалась. День и ночь молитвы читаю, прошу бога сохранить тебя и помиловать.

— Мама, да я сама лучше бога постою за себя.

— И-и-и, Танюшка, ты стоишь не за себя, как я поняла… за всех. А тебя-то уж пусть материнская любовь, материнские молитвы оберегают.

«Не может мама без этих молитв. Ее не переубедишь», — с горечью подумала Таня.

На следующее утро она взялась за переоборудование домашнего быта. Но что она могла?! Глядя, как мать, кряхтя и охая, натягивает на рыхлое, изболевшее тело старое платьишко, как неуверенно ступает, держась за стены, Таня решила первым делом вызвать ей врача.

— Мама, а доктор давно был?

— Разве мне доктор поможет? Сердце другое не вставишь. Нет, Танюшка, не нужен мне доктор…

Вера не задумываясь подтвердила, что доктор считает болезнь матери неизлечимой.

— Вот это уж глупости! — отрезала Таня. — Ты обязательно поправишься, мама. Вера, где у нас тряпка половая? Приборочку надо сделать.

Идя вместе за водой, Таня отчитала младшую сестру:

— Ты сознательной должна быть, должна думать, о чем говоришь. Откуда был у мамы такой ненормальный врач, что она потеряла надежду вылечиться?

Покраснев как рак, Вера ответила, что не знает. И хотя ей очень хотелось побыть дома, с Таней, оробевши от выговора, она предпочла уйти в свой техникум.

Таня вымыла пол в комнате, прихватив заодно и умывальную. Соседки помогали ей разговорами. Дельным оказалось сообщение, что неподалеку продается обстановка. Отсутствие в доме стола, обыкновенного стола всегда мучило Таню. Она сразу же отправилась в указанную квартиру, не торгуясь, отсчитала деньги. Купила стол, два стула, ватное одеяло. Бывшие хозяева вещей доставили их на дом.

Елизавета Федоровна заахала, запричитала, пораженная стоимостью покупки. Но радовалась ей, словно малый ребенок.

— Всю жизнь прожили. А теперь и стол есть. Как же ты славно придумала, Танечка! Жаль, деньги потратила, ведь пятьсот рублей — сумма!

— Не волнуйся, мама. Нечего жалеть деньги, заработаю еще. Теперь за столом хоть по-человечески пообедать можно.

Таня застелила стол старенькой простынкой, огляделась, подумала: «Стены надо бы побелить да иконы снять».

Мысли Тани все время возвращались к черным доскам в переднем углу. «Ведь я — коммунистка, а в моем доме иконы. И нельзя их выбросить. Всю свою жизнь мама богу молилась. Привыкла хоть так утешаться. Можно ли сейчас лишить ее этого утешения? Я через несколько дней уеду. Верушка ускакала — ищи ветра в поле. Мама одна. Нет, нельзя трогать привычный для нее черный угол. Теперь нельзя! Когда кончится война, приеду домой — все изменю. Все тогда изменится. Настанет хорошая, радостная, светлая жизнь. Сейчас для мамы главное — поправиться».

Таня пошла разыскивать врача — соседки советовали обратиться в поликлинику имени Семашко — и отметиться в комендатуре.

Москва. Знакомые и такие неузнаваемые улицы, дома. Стены выкрашены темными красками — разноцветными пятнами, полосами, переходящими кое-где на мостовую. В стороне от строений развешены маскировочные сети. Уж летчик-то понимает, как это может помешать ориентировке.

Кремль. Сначала Таня не могла понять, почему он выглядел суровым. Те же навечно врезавшиеся в память очертания устремленных ввысь башен и колоколен, куполов церквей и домов, зубчатых стен. Снега было совсем мало. Только сметенные поземкой валики на обочинах тротуаров да припорошенные крыши. Вон, оказывается, что: замаскирована, погашена позолота кровель.

На малой высоте болтались огромные серые аэростаты. Они спускаются на день и поднимаются на ночь. Хорошая защита. Вражескому самолету аэростат с тросами страшнее огня. А вот и «колбасу» ведут. Таня увидела группу девушек, которые вели длиннейший баллон с газом для заправки аэростатов. Праздношатающиеся не встречались. В скверах на набережной были оборудованы позиции зенитных орудий, солдаты тут же продолжали заниматься земляными работами.