Алексей Каплер - Долги наши

— Чем это тебя, Королев?

— Сабля.

— Расскажи.

— Вот еще, ерунда, в общем и целом. Лучше скажи — ты помнишь, как мы на Ваганьковом кладбище ночью заплутались?

— Еще бы! До сих пор мне это снится.

— А как ты тогда закричала…

— Закричишь. Если тебя кто-то на кладбище в темноте хватает за косу…

— И как только ты умудрилась зацепиться за эту чертову ограду?..

— Кажется, с тех пор века прошли…

Надя положила в карман письмо и достала сложенный вчетверо листок.

— Не потерять бы…

— А что это?

— Бумага важная. Ордер на кожанку мне дали.

— Ну да?

— Будешь мне говорить «товарищ комиссар».

Они остановились перед дверью, из-под которой выбивался слабый свет.

— Тут есть кто-то…

Василий толкнул дверь, и они вошли в подвальную каморку, освещенную «моргаликом».

У верстака сидел старик, закутанный поверх разного тряпья в рваный женский платок, и мастерил зажигалку из винтовочного патрона. На столе, поблескивая медью, лежали несколько готовых зажигалок.

— Здравствуйте, дедушка Зеленцов, — сказала Надя.

— А… Надежда… Коса у тебя еще вроде бы подлиннее выросла… Кого это привела?

— Королев это, дедушка. Сын Павла Семеновича.

— Васька, ты, что ли?.. Где пропадал?

— Воевал, дедушка. Вы меня все пацаном считаете, а я уже большой.

— Вижу. Куришь небось?

— Когда есть…

— Тогда бери подарок. Я их на продажу, по три миллиона между прочим… а тебе — так…

Старик протянул Василию зажигалку, сделанную из патрона.

— Бери, бери…

— Благодарствую, — сказал тот, взяв и рассматривая зажигалку, — красивая вещь. Вот бы хорошо, дедушка, все патроны, какие только есть на земле, пустить на зажигалки. Верно?

— Э, нет… Не надейтесь. Теперь надолго… Теперь воевать и вам, и детям вашим, и внукам, и правнукам. Разве они сдадутся?.. Я это еще тогда, в пятом годе сказал, когда мы поднялись, когда вот ее отца во дворе здесь расстреливали… Матвея… Ну, и что ж ты теперь, Василий, будешь делать?

— Учиться буду. А пока — назначили вот под ее начальство. Идем сегодня особняк отбирать у хозяина — для детей.

— Я и говорю — разве они сдадутся когда-нибудь? Да быть этого не может…

Белый особняк — дворец — стоял на горе, он был виден издалека со всех сторон. Его окружал обширный сад. Иней покрывал деревья, и они сверкали при свете низкого, зимнего солнца.

Василий и Надя стояли в огромном вестибюле. Надя была в новой кожаной тужурке.

Слева от них возвышалось гигантских размеров чучело медведя, стоящего на задних лапах и держащего в передних лапах поднос для визитных карточек. Позади чучела — вешалка и стойка для зонтов и тростей. Справа — во всю стену зеркало, в котором отражались такие странные в этой обстановке фигуры Нади и Василия в его заштопанной шинели, в обмотках и папахе. А перед ними — сам хозяин особняка — Прохоров, держа в руке врученный Надей ордер райсовета.

Стояла тишина. Поправляя пенсне, хозяин читал ордер.

Молчали за его спиной женщины, молчали выглядывающие из дальних дверей горничные и лакеи.

Ордер в руке Прохорова дрожал, но когда он обратился к Надежде, то казался спокойным и ироничным.

— Ну, а если я не подчинюсь этому ордеру?

— Вы человек не глупый… — начала Надя.

— Благодарствуйте, — саркастически усмехнулся он, поклонившись.

— …ваш дом будет занят силой, — закончил вместо Нади Василий.

— Гм…

— Вы в этом сомневаетесь?

— Нет, нет, что вы, — так же саркастически произнес хозяин, — у меня ни малейших сомнений. Когда товарищи комиссары прикажут нам «выметаться», как у вас говорят?

— Сегодня. Вы можете забрать все свое личное имущество. А дом с настоящего момента является собственностью Советского государства. Где тут у вас что расположено?

— Ну, что ж… Пройдемте, я покажу вам вашу новую, благоприобретенную собственность… прошу…

Он двинулся вперед, Надя и Василий следом. Слуги прятались по мере их приближения. Мелькнула голова повара в высоком накрахмаленном колпаке.

Плачущую хозяйку горничные увели во внутренние покои — готовить к отъезду.

— Это вот малая гостиная, здесь курительный салон… — говорил теперь уже бывший хозяин особняка, проходя по дому. — Это столовая, буфетная, здесь зал, за ним еще одна малая гостиная… мебель ранний чепендель… прадед мой привез.

За полураскрытыми дверями, мимо которых они проходили, мелькали еще разные помещения — обложенная белым мрамором ванная комната, бассейн, лакейская…

— Осторожно, лестница, не споткнитесь… это спальные комнаты детей… Здесь переход — секретарская, кабинет мой…

Пол огромного, двусветного кабинета был затянут зеленым бобриком.

В глубине комнаты возвышался могучий сейф. Обтянутые кожей стулья стояли у стен и в промежутках между книжными шкафами. Перед столом — глубокие кожаные кресла.

На столе поверх бювара — видно, забытый хозяином — матово поблескивал вороненый браунинг.

— Скажите, молодой человек, и вы, барышня… извините — гражданка… Я просто хочу понять вас. — Глаза хозяина поблескивали, щека дергалась в тике. — Неужели вы думаете, что можно так, безнаказанно грабить людей, отбирать их дома, их фабрики, то, что создано нашими силами?..

— Ну, положим, — сказал Василий, — некоторое участие в создании ваших фабрик и домов принимали и рабочие…

— Не думайте, не надейтесь, что это пойдет вам впрок… — дрожа, говорил Прохоров.

— Странно, — сказала Надежда Василию, — нам говорили, что хозяин Трехгорки человек умный, просвещенный.

— Был, был, был… был когда-то, — повернувшись к Надежде и ощетинясь, говорил хозяин, — был… Это вы меня таким сделали.

Василий между тем взял браунинг со стола:

— Игрушку придется изъять. Мы ее в опись включим…

Зло сверкнул взглядом Прохоров в сторону Василия.

И вот — ночь. Опустевший дом. Щелкая зажигалкой, Василий запирал изнутри массивную входную дверь.

В доме стало холодно. Окна покрылись льдом, сквозь который пробивался лунный свет.

Василий шел по дому, в котором остались только опустошенный сейф с раскрытой дверкой, рояль в гостиной да большое стенное зеркало.

Он трогал холодные радиаторы парового отопления.

Надежда, стоя в гостиной у рояля, прикасалась пальцами то к одной клавише, то к другой. Кажется, ей даже удавалось подобрать нечто похожее на первые такты какого-то вальса.

Силуэт Надежды был четко вырезан на фоне большого зеркального окна.

— Может быть, пойдешь домой, Надежда?.. Я бы тут один посторожил… замерзнешь…

На светлом фоне окна было видно, как Надя покачала головой и маятником качнулась ее тяжелая коса.

Василий зажег свечу, воткнул ее в пустую бутылку и поставил на подоконник.