Ангел Каралийчев - Наковальня или молот

Димитров улыбнулся. Впервые за эти напряженные дни его суровое лицо озарила беглая улыбка.

— Отец Андрей, — начал он и указал карандашом на маленькую черную точку на карте, — враг здесь, на станции Бойчиновци. Этой ночью мы отбросим его, возьмем в свои руки железную дорогу на Лом. Как только путь будет свободен, бери орудие и отправляйся к своим.

Димитров встал, давая этим понять, что разговор окончен.

Лицо попа прояснилось. Его черная борода задрожала от волнения. Он сделал шаг вперед к народному трибуну:

— Товарищ Димитров!

— Что, батюшка!

— Разреши мне, священнику, обнять тебя как сына. Сегодня я был на митинге. Приехал как раз в тот момент, когда ты говорил. Слушал я тебя, слушал и сказал себе: вот это дело! Жребий брошен. Мы не будем спать, не будем есть, будем бороться и не сложим оружия до тех пор, пока не свергнем власть царя, генералов и банкиров. На нас смотрит весь народ. Теперь я готов на все! — торжественно произнес он.

Поп Андрей обнял Димитрова, прижал его к сердцу и горячо поцеловал в лоб. Потом схватил со стола камилавку.

— Не поминай лихом, сынок, если что случится! — сказал он и быстро вышел из комнаты.

От станции Бойчиновци отошел странный состав. Впереди равномерно постукивала колесами на стыках рельсов открытая платформа, на которой были установлены орудие и два пулемета. За платформой пыхтел паровоз, а за ним следовал товарный вагон с вооруженными людьми. Поезд вез бойцов из повстанческого отряда попа Андрея и Кирилла Митева. Эти небритые, усталые люди в кепках и мохнатых шапках, с заряженными ружьями в руках, собирались штурмовать Ломскую казарму. Целый день они вели неравный бой с врагом, засевшим в Бойчиновцах, заставили солдат Шуменского отряда сдаться. А какой молодец Христо Михайлов! Все знали, что он коммунист, но никто не знал, что он такой опытный артиллерист. У солдат было четыре орудия и восемь пулеметов, но метким огнем из единственной пушки повстанцев Христо Михайлов подавил огневые точки врага. Отовсюду раздавались голоса:

— Давай, Христо!

— Бей их, товарищ Михайлов!

— Уничтожим их!

Воодушевленные повстанцы с криком «ура» бросились в атаку. В первых рядах наступающих мелькала ряса медковского попа. Ветер развевал его длинную бороду. Глаза его метали молнии. Угрожающе сверкала сабля, которой поп размахивал над головой, ведя в атаку повстанцев.

Шуменский отряд сдался, но его командиру удалось скрыться. Словно заяц, бросился он в заросли кукурузы. Три орудия, четыре пулемета и свыше трехсот винтовок достались повстанцам.

И вот, утомленный горячей схваткой с врагом, находясь еще под впечатлением боя, поп Андрей ехал на север.

Ему дали человек двадцать из Лопушанского отряда. Ничего, что их мало. С таким людьми и смерть не страшна. Парни Георгия Дамянова настоящие львы.

Поезд долго тащился по пожелтевшему, неубранному кукурузному полю и наконец остановился в селе Долно-Церовене. Из аппаратной выбежал дежурный с красной повязкой на рукаве. Поп приподнялся:

— Куда едете, товарищи? — спросил дежурный.

— В Лом, на свадьбу, — процедил сквозь зубы поп Андрей.

— Туго вам придется.

— Почему-у? — смерил его взглядом поп.

— Лом пал.

— Как это пал? — не поверил его словам командир повстанцев.

— Пал Лом. Сегодня, пока вы выбивали врага из Бойчиновцев, на Дунае загрохотали орудия. В Ломском порту высадились части видинского гарнизона и привезли с собой артиллерию. Они вынудили повстанцев покинуть город. Наши церовенские коммунисты вернулись оттуда. Они рассказывают страшные вещи. Ломские палачи не знают пощады. Убивают людей прямо на улице. В Ломе, Момин-Броде и Дылгошевцах рвутся снаряды. Горят целые кварталы.

— А где повстанцы? — воскликнул поп Андрей.

— Ушли в кукурузные поля. Попрятались люди, что им делать.

Поп Андрей посмотрел в сторону второго вагона, из которого выскочили лопушанцы и с тревогой прислушивались к разговору. Солнце клонилось к закату. Где-то вдали раздавались орудийные выстрелы, и их эхо проносилось над равниной.

— Не бойтесь, братцы! — прозвучал властный, ободряющий голос попа. — Как только наше орудие заговорит, товарищи снова вернутся к нам! Эй, парень, трогай! Вези нас в Лом, — приказал он машинисту.

Орудие попа открыло огонь под селом Брусарци. В монастыре, напротив леса, собрались командиры повстанцев. Огонь сражения поднял дух лопушанцев. И когда конники Кабзы ударили по правому флангу врангелевцев, поп Андрей выхватил из ножен саблю, дико заорал и повел за собой пехотинцев в атаку. Наемные бандиты не устояли и бросились наутек, таща за собой орудия и пулеметы.

Но тут из Бойчиновцев прибыл посыльный с приказом, чтобы поп Андрей вместе со своим орудием немедленно вернулся назад, так как со стороны Врацы наступают крупные силы врага.

— Еду, — согласился поп и, обращаясь к лопушанцам, крикнул: — А вы держитесь до моего возвращения! До свидания!

И паровоз опять потащил платформу к Медковецу. Повстанцы смотрели вслед революционному орудию, с помощью которого была взята Берковица и была уничтожена царская артиллерия под Бойчиновцами. Внушительный, бесстрашный, словно высеченная из черного мрамора статуя, стоял поп у своего орудия, гневно сжимая кулаки. Когда поезд скрылся за поворотом и это видение исчезло, лопушанцы впервые понурили головы. Кто-то уныло произнес:

— Нет больше нашего попа и его орудия…

В четверг поп Андрей обстреливал из своего орудия Медковец. Выпустив последний снаряд, он снял камилавку, поцеловал онемевшее дуло орудия и молча направился к своему селу. В пятницу вечером враги схватили его на окраине села, когда он перелезал через плетень мельницы. Связали ему руки и увели с собой.

В воскресенье, 30 сентября 1923 года, медковский глашатай огласил приказ военного коменданта: всем жителям села собраться на станции, где будет повешен поп-мятежник.

На улицу высыпало все село. Мужчины и женщины, старики и дети с болью в сердце шли проститься с человеком, который первым встал под знамя великого народного восстания и последним покинул поле сражения. А он был привязан к фонарному столбу у самой станции. Палач обмотал его веревкой с головы до пят и так туго привязал к столбу, что ноги его почти не касались земли.

С взором, устремленным куда-то вдаль, с всклокоченными волосами и бородой, этот мученик, этот герой, сжав зубы, мужественно сносил все издевательства своих палачей. Те, кто еще накануне дрожал при одном упоминании его имени и не находил себе места, когда стреляло его орудие, теперь стегали его по лицу колючками, ругали последними словами, били кольями, выдернутыми из деревенских плетней. А он молчал. И его молчание было страшным.