Ангел Каралийчев - Наковальня или молот

— Мне совершенно безразлично, довольны вы или нет. Я лишаю вас слова!

— У меня есть еще вопрос, относящийся к делу!

— Вон, подлец! — внезапно заорал обезумевший от ярости так называемый премьер-министр Пруссии, «человек-хозяин».

Растерявшийся председатель суда совсем забыл, что по закону именно он является полновластным главой суда и что только ему дано право вызывать и выпроваживать из зала подсудимых. Угодливо выполняя приказ свидетеля, он крикнул полицейским:

— Выведите его!

Двое полицейских, которые словно сторожевые псы стояли за спиной Димитрова, схватили его и потащили к двери. Покидая зал, подсудимый повернулся к Герингу и иронично заметил:

— Вы, наверно, боитесь моих вопросов, господин премьер-министр?

Тушу подкидывает, словно подземным толчком, она прыгает, приплясывает, корчится от ярости, жирные бедра раскачиваются, руки размахивают, ноги подергиваются…

— Смотрите, берегитесь, я с вами расправлюсь, как только вы выйдете из зала суда!

Геринг угрожает открыто и нагло. Геринг скрипит зубами. Ах, зачем он послушался этих скотов, которые остановили его в ночь пожара? Нужно было еще тогда сколотить виселицу или же поставить у лестницы колоду и отрубить голову этому коммунисту, заставить его навсегда умолкнуть. Но еще не поздно. Он позволит суду оправдать его, выпустить его на свободу, а затем «поможет» ему отправиться туда, откуда нет возврата.

Через два дня Димитров получил из тюремной прачечной вместе с пакетом белья короткую записку. В ней было всего одно слово: «Привет!» Чья рука постаралась согреть сердце подсудимого? «Мы с тобой!» прочел он вторую записку, которую обнаружил в коробке сигарет.

Председатель рейхстага сошел со сцены, как освистанный публикой бездарный актер. Лопнула пружина гитлеровского судебного механизма. В суд явился маленький, хромой министр пропаганды. Он поставил себе целью спасти положение, показать, что не все гитлеровцы такие дикие и грубые, как Герман Геринг. Но и его постигла та же участь. Димитров знает зубы немецкого фашизма. Треск каждого ружейного выстрела, свист каждой пули, выпущенной в рабочих, болезненно отдавался в его сердце. В прошлом году, когда правили фон Папен и Шлейхер, штурмовики бесчинствовали по всей стране. Двое гитлеровцев убили на улице своего политического противника. Полиция схватила их, суд вынес им смертный приговор, но рейхсканцлер Гитлер отменил этот приговор и даже направил им приветственную телеграмму. Известен ли этот факт свидетелю? Да. Геббельс знает об этом случае, но вышеуказанные лица действовали во имя отечества, и поэтому «фюрер» приветствовал их. Что в этом удивительного? Большое дело — убили коммуниста. Конечно, будут убивать, не гладить же противника по головке. А знает ли министр пропаганды что-нибудь о политических убийствах, совершенных в Германии десять лет тому назад, когда погибли вожди коммунистической партии Карл Либкнехт и Роза Люксембург? Нет, доктор Геббельс не знает ничего об этом, потому что национал-социалисты были в то время еще младенцами. А кто убил Эрцбергера и Ратенау? Не являются ли сегодня национал-социалисты союзниками тех правых партий, из рядов которых вышли убийцы ряда государственных деятелей?

Геббельс поднял руку, чтобы отнести удар, направленный против его партии:

— Не хочет ли Димитров, задавая этот вопрос, чтобы мы начали с Адама и Евы?

Такой ответ на руку подсудимому. Министр виляет и не отвечает на его вопросы просто потому, что он не знает, как ответить. Опасный болгарин опять улыбается. Он играет со свидетелем прокурора так, как кошка играет с мышкой, прежде чем придавить ее лапой. Увидев, что подсудимый начинает прижимать к стене и этого свидетеля, угодливый председатель суда спешит прийти ему на помощь, готов запретить Димитрову задавать вопросы. Главный прокурор тоже считает, что пора закрыть рот подсудимому. Но Геббельс хочет щегольнуть перед представителями иностранной печати. Ведь, если он запретит Димитрову задавать вопросы, эти газетчики сразу же раструбят на весь мир, что министр пропаганды боится вопросов Димитрова, и поднимется страшный шум. Нет, так нельзя.

— Я отвечу на вопросы Димитрова, ибо не хочу, чтобы мировая пресса утверждала, что я их отклоняю. Я имел дело и с более серьезными противниками, не то что этот мелкий коммунистический агитатор.

И карлик поднял глаза, чтобы смерить уничтожающим взглядом богатыря.

И тут он невольно отпрянул назад. Димитров знает все. У него сокрушительные аргументы. Он начинает говорить о безобразиях национал-социалистов в Австрии и Чехословакии. И Геббельс решает ретироваться, потому что «мелкий коммунистический агитатор» сделает его посмешищем на весь мир.

— Вы, по-видимому, хотите оскорбить национал-социалистское движение. Я отвечу вам словами Шопенгауэра: «Каждый человек заслуживает того, чтобы на него смотреть, но отнюдь не того, чтобы с ним разговаривать».

И он заковылял к выходу.

— И этому досталось. Не помог ему и Шопенгауэр! — шепнул один шведский журналист своему соседу. — Кто теперь на очереди?

Три месяца продолжался исторический процесс против Димитрова. Председатель IV уголовного сената допросил и подсудимых, и «свидетелей». Один за другим проходили герои «чертова круга» — агенты тайной полиции и офицеры запаса, воры и морфинисты, продажные газетчики и депутаты, уголовники и министры. Все они требовали головы Димитрова. Однако прокурору, притащившему в зал всю эту свору негодяев, не удалось привлечь в качестве своего «свидетеля» ни одного честного немецкого рабочего. Целых три месяца сражался Георгий Димитров, без устали наносил удары направо и налево. Лишь очень немногие отважились сказать доброе слово о подсудимом на фашистском суде. Суд не допустил иностранных адвокатов Моро-Джиаффери, Кампинки, Лео Галлахера, д-ра Лемана, Дечева и Григорова к участию в защите подсудимого. Поэтому великий болгарин выступил на суде и как обвиняемый, и как защитник. Последовательно и твердо разорвал он гнилую сеть обвинительного акта.

В клетке привезли Димитрова и Берлин, в клетке отвезли его обратно в Лейпциг, где состоялось последнее действие.

16 декабря Димитрову было предоставлено последнее слово. Это последнее слово останется памятным в истории. Тогда, как писала «Правда», товарищ Димитров со своего места в зале суда поднял знамя Коммунистического Интернационала над всей Германией, над всем миром.

Он поднял голос в защиту своей революционной чести, в защиту смысла и содержания своей жизни, своих коммунистических убеждений, Димитров опроверг обвинение, будто он является поджигателем парламента. В Болгарии никто не поверит, что Георгий Димитров может пробраться ночью в немецкий рейхстаг и поджечь его. За границей тоже вряд ли кто поверит этому. Но в Германии есть люди, которых можно обмануть. Коммунистическая партия не может иметь ничего общего с таким преступлением. В суде очень часто заходила речь о пропаганде.