Игорь Гарин - Непризнанные гении

Поэтическое творение, по моему мнению, отличается от научного тем, что имеет непосредственной своей целью удовольствие, а не истину, от прозаического — тем, что стремится к удовольствию неопределенному, в то время как цель прозы — удовольствие определенное. Поэзия является таковой в той мере, в какой достигает своей цели. В прозе доступные восприятию образы возникают из определенных, в поэзии же — из неопределенных ощущений, в которых существенное место принадлежит музыке, ибо постижение красоты звуков есть самое неопределенное из наших чувствований. Музыка, соединенная с доставляющей удовольствие идеей, есть поэзия, без таковой идеи — просто музыка; идея же без музыки есть проза в силу самой своей определенности.

Небольшой объем поэзии Эдгара По является свидетельством его высочайшей требовательности к себе — отсюда столько поэтических шедевров — «Ворон», «Аннабель Ли», «Улялюм», «Колокола», «К Анни», «Линор», «Эльдорадо», «Звон», «Страна сновидений». Почти все они тематически связаны с гибелью прекрасной возлюбленной, но на самом деле бессюжетны и не поддаются однозначной трактовке. Многие из них написаны в конце жизни, в самый тяжелый ее период, и воплощают в себе идею Э. По о родстве поэзии и музыки — не случайно его стихи вдохновляли Равеля, Дебюсси, Рахманинова и многих других композиторов.

Огромную роль в поэзии По играет звуковая организация стиха, версификация, органическое слияние мелодики и смысла, напряженная внутренняя динамика и живописная экспрессия стиля. Особой музыкальностью, кроме «Ворона», отличаются «Улялюм», «Колокола», «Спящая», «Аннабель Ли», где звукопись достигает предела изощрености, а в звоне колоколов символически воплощен трагический удел человека.

Символистов прельщала именно редкостная музыкальность стихов По, их мелодика, просодия, звукопись, богатство внутренних рифм-ассонансов. Эдгар По уделял большое внимание звучанию написанного и систематически проверял свои творения «на слух» — его любимым занятием было чтение собственных произведений, что совпало с модой времени, заложенной Ч. Диккенсом.

По его мнению, поэзия и поэтическая техника рождаются из музыки. Говоря о поэзии, По нередко использует музыкальную терминологию, например, он сравнивает время звучания строки с музыкальным тактом. Смысловые и звуковые структуры в стихах По сливаются, образуя единое целое, так что музыка стиха несет смысловую нагрузку. Поэт считал, что метр сам по себе допускает немного вариаций, а возможности ритмического и строфического характера абсолютно бесконечны.

И действительно, По демонстрирует настоящую магию стиха, доводя до совершенства мелодику, технику внутренних рифм, аллитераций и ассонансов, параллелизмов и повторов, ритмических перебоев и рефренов-заклинаний. Он виртуозно, как никто до него в мировой поэзии, использует звуковую организацию поэтической речи. Реализация связи «звук и смысл» происходит как на уровне ономатопеи — имитации звуковых особенностей явлений, так и на уровне звукового символизма (когда тот или иной звук независимо от смысла слов воспринимается как «светлый», «радостный», или «темный», «печальный»). Многочисленные повторы слов и целых строк также напоминают вариацию музыкальной фразы.

Лирика Эдгара По — это действительно музыкальное «передвижение света», «звучащее сновидение», греза, мечта, но всё это не романтически-идеальное, а глубинное, сверхжизненное, символическое. Образы действительности заменены в поэзии По разнообразными ассоциацями, возникающими «на той грани, где смешиваются явь и сон» — отсюда сильнейший эмоциональный отклик вплоть до «мороза по коже».

Нормой истинного поэтического творчества Эдгар По считал красоту, единство мысли и ритма, мощь аллегорий, глубину содержания. Поэт преклонялся перед красотой в любых ее формах — от гимнов женщинам до «цветов зла». Э. По был первым, кто осознал не только «неизбежность дикого хаоса», но и ввел уродство и ужасы жизни в область красоты.

Один из самых изобретательных и проникновенных поэтов мира, Эдгар По систематически обследовал тайны жизни, раз за разом открывая неведомые и неожиданные повороты и скрытые способности души. Всё в его творчестве — идеи, язык, стиль, художественная манера — несет на себе отчетливую печать новизны. Его гению открылось слишком многое: что сказку можно соединить с философией, фантазию — с логикой, сновидение с реальностью и ужас — с красотой. Поэтом явно владели то ангелы, то демоны, открывающие ему бездны бытия, иные миры , восторг и отчаяние жизни, сияние и темноту космической игры.

Это была планета без орбиты, как его назвали враги, думая унизить поэта, которого они возвеличили таким названием, сразу указывающим, что это — душа исключительная, следующая в мире своими необычными путями и горящая не бледным сияньем полуспящих звезд, а ярким, особым блеском кометы.

Он демонстративно противопоставлял искусство и поэзию истине и морали: «Ее взаимоотношения с интеллектом имеют лишь второстепенное значение. С долгом и истиной она соприкасается только случайно» («Поэтический принцип»). Трудно сказать, что поэт понимал здесь под «истиной», но так или иначе его позиция направлена против дидактизма и утилитарного взгляда на искусство.

Метко определив, что происхождение поэзии кроется в жажде более безумной красоты, чем та, которую нам может дать земля, Эдгар По стремился утолить эту жажду созданием неземных образов. Его пейзажи изменены, как в сновидениях, где те же предметы кажутся другими. Его водовороты затягивают в себя и в то же время заставляют думать о Боге, будучи пронизаны до самой глубины призрачным блеском месяца. Его женщины должны умирать преждевременно, и, как верно говорит Бодлер, их лица окружены тем золотым сиянием, которое неотлучно соединено с лицами святых.

У рано ушедшего Эдгара По сложились особые, я бы сказал, партнерские отношения со смертью. Для него мир — это царство безумия, рока и таинственной гибели, столь сильно и рельефно обрисованное в его «Лигейе».