Ричард Холл - Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2 [litres]

Оставалось меньше месяца до выборов, и, поскольку мы с Лорой знали кое-кого из активистов прогрессивной политики, нас пригласили выступить на мероприятии по сбору средств для сенатора Кирстен Гиллибранд в Гудзоне, штат Нью-Йорк.

– Они вообще текст слушали? – поинтересовался я на репетиции группы. Рефреном в одной из наших песен звучала строка: «I’m a mean, mean woman / I like to argue, fuck, and fight» [225] «Я плохая, плохая женщина, / Я люблю спорить, трахаться и драться» (англ. ). .

Дэрон засмеялся.

– Может, сменить текст на «Hug, vote and snuggle»? [226] «Обниматься, голосовать и сворачиваться клубочком»? ( англ. )

Все участники The Little Death, кроме меня, добирались до Гудзона на микроавтобусе. А я решил воспользоваться поездом «Amtrak»: мне хотелось проехаться по железной дороге вдоль реки Гудзон. Дома, на Мотт-стрит, я приготовил сэндвич с арахисовым маслом и джемом, положил его в бумажный пакет вместе с газетой «New Yorker» и в поезде сел с левой стороны, откуда было видно закат.

Я ехал на север, прочь из города. По мере того, как поезд отдалялся от Нью-Йорка, осенние листья окрашивались все ярче – в оранжевые, желтые и красные цвета. Накануне вечером я не пил и чувствовал себя прекрасно. Я вставил в плеер диск с записью музыки, которую писал для следующего альбома, и слушал ее, наблюдая, как последние капли дневного света растекаются по горам на другом берегу реки Гудзон. Среди песен была одна, написанная неделей раньше, «Wait for Me» [227] «Wait For Me» – трек с одноименного альбома Моби 2009 года. Делюксовое издание альбома включает в себя также эмбиентную версию релиза. , которая мне очень нравилась. Она была печальной и нежной, строилась вокруг одинокого фортепианного арпеджио. Я собирался сделать ее заглавным треком альбома.

Поезд прибыл на станцию Гудзон. Я чувствовал себя культурным человеком с ясной головой. Была середина октября, и в холодном, чистом воздухе ощущался запах опавших листьев и костров. До концерта оставался час. Я отправился на площадку, где за сценой пообщался с Кристен Гиллибранд и другими нью-йоркскими демократами.

– Как вы относитесь к выборам? – спросил я Кристен.

– С надеждой, – ответила сенатор с той же ноткой волнения, что слышалась в речах каждого из нас. После 200 лет правления белых президентов и восьми последних лет с Бушем и Чейни во главе государства сама мысль об умном молодом президенте-афроамериканце казалась похожей на сон. Но была отчаянно необходимой.

Я надел концертный костюм еще перед тем, как сесть на поезд. Дэрон и Аарон переоделись перед выступлением в черные костюмы в стиле южной готики, а Лора и бэк-вокалистки нарядились, как обычно, в траурные платья. В восемь часов вечера свет погас, и мы приготовились выйти на сцену.

– Дэрон, – сказал я, пристегивая ремень к бас-гитаре, – давай по пиву.

– Я не алкоголик, а любитель алкоголя.

Мы рассмеялись и выпили по банке «Bud Light», пробив их ножом, как парни из студенческого братства, которыми мы никогда не были.

– Классно, – сказал я, смял холодную алюминиевую банку и рыгнул. Я хотел продолжить пить во время выступления и взял упаковку пива на сцену. Мне нравилось играть с The Little Death мрачный ритм-энд-блюз, а еще нравилось то, что некоторые наши песни были достаточно просты, чтобы одновременно исполнять басовую партию и пить.

К последней песне нашего часового сета во мне было уже семь банок пива. Я взял у Лоры микрофон.

– Голосовать нужно всем, – пьяно сказал я, – потому что республиканцы – это гребаные недочеловеки и их нужно уничтожить.

Я взглянул на свою новую подругу, сенатора Кирстен Гиллибранд, ожидая, что она улыбнется, одобрит мою прогрессивную смелость и ненормативную лексику. Но она явно пришла в ужас и вместе со свитой поспешила выйти из зала.

Лора взяла микрофон.

– Извините, у Моби иногда бывает алкогольный синдром Туретта [228] Синдром Туретта – патологическое расстройство центральной нервной системы. , – сказала она.

Я отобрал у нее микрофон и пояснил с притворной обидой:

– Я не алкоголик, а любитель алкоголя.

Мы вышли за кулисы, допили оставшееся пиво, а потом на микроавтобусе доехали до местного бара. Никто из моих друзей в него не пошел, всем нужно было возвращаться в Нью-Йорк, а мне промоутер забронировал номер типа «постель и завтрак» в местной гостинице, так что я остался в баре и стал пить текилу с местными жителями.

Выступавшая в баре группа исполняла ностальгические кавер-версии классики Гудзонской долины, например, «Rainy Day Women #12 & 35» и «The Weight». В полночь я выбрался на сцену, взял гитару и попытался сыграть с ними «Purple Haze». Эту песню я разучил еще в девятом классе под руководством моего учителя гитары Криса Рисола и даже пьяным мог исполнить ее от начала до конца, почти не ошибаясь. Я сыграл длинное, небрежное гитарное соло, а после песни взял микрофон солиста.

– Если у кого-то есть наркотик и вы можете дать или продать его мне, – сказал я, повторяя тактику, примененную в танцевальном зале и ночном клубе «Highline», – подойдите к краю сцены.

Когда я сошел в зал, бородатый парень в мотоциклетной куртке кивнул мне и повел в мужской туалет.

– 150 долларов, – сказал он, протягивая мне маленький пакетик. «Меня явно переоценивают», – подумал я, но горячо поблагодарил парня.

Я вышел из уборной, чувствуя себя супергероем. Попытался вскочить на сцену, где играла группа, но поскользнулся и упал на стол, заставленный стаканами и пивными бутылками. Стол перевернулся, я рухнул в кучу битого стекла, но вскочил целым и невредимым.

– Боги спиртного защитили меня! – крикнул я, торжествующе подняв руки над головой.

В пять утра, выпив еще текилы и вынюхав, я в сопровождении швейцара дошел до своего странного отеля с номерами типа «постель и завтрак», что располагался на главной улице Гудзона.

– Какая чудесная ночь! – крикнул я, подходя к небольшому зданию.

– Чувак, ш-ш-ш, – сказал швейцар. – Это маленький город.

– Может, мне переехать сюда? – спросил я серьезно.

– Для вас тут может быть слишком тихо, – ответил он и пошел прочь.

Стены моего номера были оклеены обоями в цветочек, а на прикроватном столике лежала книга Ф. Скотта Фицджеральда «Ночь нежна». Я лег и попытался читать, но строки прыгали перед глазами. От чтения пришлось отказаться. Порошок, пиво и текила бушевали в моем теле, словно разъяренная рыба, поэтому в течение нескольких часов я ворочался без сна.

К восьми утра алкоголь и наркотики покинули мой организм, и мне стало плохо. Бледный свет, пробивавшийся сквозь занавески, вызывал тошноту. Грубые простыни ощущались как жесткая бумага. Я не мог ни уснуть, ни даже устроиться поудобнее, поэтому надел свой старый черный костюм, пропахший после вчерашнего вечера пивом и чужими сигаретами, и пошел на вокзал.