Берт Кейзер - Танцы со смертью [умирать в доме милосердия] [litres]

Когда мы идем по коридору, выйдя из морга, она говорит: «Ее смерть, это так важно для меня. Моему мужу шестьдесят, мне пятьдесят шесть, и до этого времени наши родители были живы. Но теперь? Это начало конца…».

Мы прощаемся. Ее муж, который до сих пор почти всё время молчал, вдруг крепко жмет мою руку и желает мне «успехов… в этом…», окидывая коротким взглядом всё здание и явно задаваясь вопросом: и как только вы выдерживаете в этом склепе?

Снова разговаривал с доктором ван де Бергом. У него есть клавиатура на батарейках, и напечатанные им нужные буквы одна за другой появляются на выползающей бумажной полоске. Увидев, что я вхожу к нему в палату, он тут же начинает печатать. Непослушный палец тычется туда-сюда, то выше, то ниже буквы, которую он ищет. После долгих стараний на бумажной полоске появляется: «… я хотел сказать вам… я хотел вас спросить… мое состояние… я не исключаю самоубийства… я хочу умереть…».

Он совершенно не знает, как это сделать. В нашу первую встречу я уже предполагал что-то в этом роде, но тогда я от этого уклонился. После долгой паузы он добавляет: «…слишком долго ждал…».

Клавишами он орудует, в общем, вполне прилично, и пока мы с ним ведем диалог, у меня всё время – да, да, прошу прощения, – вертится в голове вопрос, почему на выползающей справа бумажной полоске не стоит «liw ki» вместо «ik wil» [67] Я хочу ( нидерл .). .

Говорю ему, что не нужно отчаиваться и что вместе мы преодолеем все трудности. Иногда подобные вещи говорят чисто автоматически, и когда я уже встаю, чтобы уходить, он вдруг, всхлипывая, хватает меня за руку. Меня пронизывает страх. Не из-за его слез, но из-за моего отсутствия, из-за того, что я размышлял об очередности появления букв на бумажной полоске, в то время как он выбивался из сил, стараясь выразить мне свое отчаяние, а на моем лице читалось «внимательно слушаю».

Рассказываю Яаарсме о положении ван де Берга, о машинке, из которой выползает «ik wil» вместо «liw ki». По его мнению, аппарат потрясающий.

«Это напоминает мне замечание коллеги, доктора Бока, который после морского плавания в Англию поделился со мной, что был поражен тем, что волны, на другой стороне канала [68] Английский канал (Ла-Манш) – пролив, отделяющий Англию от континента. , не откатывались от берега. И на его середине он не увидел никакого разделения, где волны, если можно так выразиться, были бы расчесаны в ту или другую сторону. Сюжет вполне для Магритта [69] René François Ghislain Magritte (1898–1967) – бельгийский художник-сюрреалист. , не правда ли?»

Тут же Яаарсма рассказывает историю о депрессии мефроу де Гроот. Но действительно ли здесь речь идет о депрессии? Пригласили для консультации нашего психиатра: «Впрочем, – говорит он, – это мог быть и фронтальный синдром. Нужно понаблюдать пару дней в психиатрической больнице». И мефроу де Гроот помещают в соответствующее учреждение. Через шестьдесят дней ее возвращают обратно. Заключение после двух месяцев наблюдений: «Женщина страдает депрессией, притом что также нельзя полностью исключить фронтальный синдром». Шестьдесят дней в психиатрической клинике стоят 60 на 800 гульденов, итого 48 000 гульденов.

Вспоминаются два ветеринара из романа Naked Lunch [ Голый завтрак ] Берроуза [70] Не вполне точная ссылка. William Seward Burroughs (1914–1997) – американский писатель и эссеист. . Скот болеет ящуром. Они извлекают из этого пользу, лучше сказать – также пользу и для себя.

Один говорит: «How long will the epidemic last?» [«И сколько продлится эпидемия?»]

Другой отвечает: «As long as we can keep it going» [«Столько, сколько мы сможем дать ей продлиться»].

Поздним вечером, когда меня донимает желудочная кислота и я злой, как чёрт, сижу перед телевизором, звонит телефон. Тоос плохо. «Похоже, – говорит ван Пёрсен, – она отходит».

Прыгаю в машину, корю себя за второй стаканчик: ясно, что от меня пахнет. На полу в машине нахожу мятную пастилку со следами песка. Все-таки лучше, чем ничего.

И как это могло с Тоос случиться так быстро? Вчера днем я заходил к ней, и всё вроде было в порядке.

Вхожу в ее палату и вижу, что она уже умерла. Проклятие. С той самой минуты, когда меня застал телефонный звонок, я всё время пытаюсь избавиться от давящей тяжести: всё ли я сделал, всё ли учел, не из-за меня ли это случилось, почему я этого не предвидел, не доказательство ли это моей небрежности? Я чувствовал себя так, словно из-за моей неловкости что-то ценное выпало у меня из рук и разбилось.

Теперь я горько смеюсь над той идиотской властью, которую без всяких оснований мы приписываем медицине, но тогда, испытывая неуверенность и подавленность, я находился в том состоянии духа, за которое сейчас упрекаю других и которое заключается в том, что мы безудержно переоцениваем власть медицины над жизнью и смертью. Как будто мы можем предвидеть каждую смерть и поэтому ее предотвратить или, по крайней мере, указать, каким образом в будущем можно будет ей воспрепятствовать. Иными словами, галлюцинаторный абсурд по-настоящему причинно-зависимых.

После рассказа ван Пёрсена, как это произошло, мне становится немного легче. Весь вечер всё было в порядке. В полдвенадцатого она позвонила, чтобы ей дали горшок. Ее посадили. Через пять минут вернулась сестра. С Тоос уже было не о чем беспокоиться.

На следующий день у меня и вправду камень с души свалился. Ее брат, громадный шестидесятилетний мужчина, с лицом кирпичного цвета, мрачно поведал мне, что внезапная смерть – странная особенность их семьи. Четверо из его девяти братьев умерли подобным образом, иногда при совершенно невозможных обстоятельствах: один на пляже в Италии (в 44 года), другой во время полового акта (в 46 лет), третий на праздновании дня рождения (в 46 лет), четвертый – отмечая День поминовения [71] Имеется в виду ежегодный День памяти павших, который отмечается в Нидерландах 4 мая. (в 51 год). Как это случилось с его братьями: с одним в Италии и с другим – в постели, он точно не знает, но что касается Луи, брата, умершего на дне рождения, тот спросил вдруг: «Почему вы заменили все краски?» – и сразу же обмяк в кресле. Скорее церебральное, чем сердечное, подумал я: эти краски. Хотя нет, мгновенная смерть. Инсульт никогда не вызывает смерть за секунды. Пожалуй, всё-таки сердце?

С Тео произошло то же самое: во время ежегодного Дня поминовения он упал. Окружающие подумали, что это обморок, и уложили его поудобнее, успокаивая себя тем, что «это каждый год вызывает у него столько воспоминаний…». Но он был мертв.

Меня вообще-то приободряют все эти истории, и я думаю: вот видишь, ты здесь ни при чём. Но облегчение приходится держать при себе, потому что перед глазами сейчас же встает, говоря словами Беетса [72] Nicolaas Beets (1814–1903) – нидерландский поэт и прозаик, пастор и богослов. Цитата из сборника рассказов Camera obscura (под псевдонимом Hildebrand). , «один из тех счастливчиков, коим частые намеки родичей, друзей, но прежде всего врачей, дали заметить, что живут они под большим подозрением того, что с ними некогда случится удар, но вопреки всему, побуждаемые собственною природой, продолжают они всё делать по-прежнему, есть, пить и толстеть, что немало вредит им, вызывая припадки и всяческое волнение крови…».