Георгий Санников - Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

— Дело в том, — продолжал он, — что летом 1942 года в районе Ржева немецкого офицера в тяжелом состоянии и без сознания вытащили наши разведчики из разбитого немецкого танка на ничейной полосе. Командованию было крайне важно взять «языка». И «добыть» не просто немца, а офицера, от которого можно было бы получить интересующие нас данные о прибывающих на этот участок фронта подкреплениях, так как именно здесь, по полученным ранее сведениям, немцы готовили наступление. В документах взятого в плен офицера значилось, что мы имеем дело со старшим лейтенантом танковой дивизии СС фон Кутельгеном, которого оставшийся в живых экипаж, наверное, счел убитым и оставил в разбитом танке, не забрав даже его документы. У него была перебита нога. Наши врачи хорошо потрудились над его раной, привели все в порядок, наложили шину и подготовили к эвакуации в полевой госпиталь. Офицер пришел в себя и на первом же допросе повел себя нагло-вызывающе. Так, он заявил, что ему ничего не известно о наступлении, что его танковое соединение прибыло для плановой смены других подразделений и вообще недоукомплектован©. Ни о каком наступлении не может быть и речи. Он явно пытался ввести нас в заблуждение. Дословно он заявил, что если бы ему даже было бы и известно что-либо интересующее его противников, то есть нас, то говорить правду ему не позволяет присяга фюреру и офицерская честь. Нам так и не удалось от него что-либо получить. Вскоре Кугельген сказал, что чувствует себя плохо, и просил оставить его в покое. Красноармейцы отнесли его на носилках в находившуюся рядом со штабом полуразбитую баню. И тогда проводивший допрос полковник предложил мне выступить в роли раненого и взятого в плен немецкого солдата. К бане примыкало еще одно помещение, откуда через щели в стене можно было переговариваться с находившимся в собственно бане и лежавшим на носилках Кугельгеном. Часа через два наши красноармейцы, громко и возбужденно разговаривая между собой по поводу еще одного «захваченного фашиста», привели меня в эту темную комнату. Я как был в форме лейтенанта Красной армии, так и остался молча сидеть в темноте. Вскоре из бани донеслось: «Wer da?» («Кто там?»). Я пояснил, что вез на конной повозке воду для своей части, перепутал дорогу, лошадь убило взрывом снаряда, а меня ранило в голову. Я потерял сознание и был пленен русскими. Офицер стал тщательно инструктировать меня, как я должен себя вести. Дословно он сказал: «Этим русским свиньям ничего не известно о нашей готовящейся атаке. Это произойдет через день-два. Главное, все отрицать. Ты простой солдат, тебе ничего неизвестно. Нам с тобой надо совсем немного продержаться. Завтра-послезавтра здесь будут наши. Помни о присяге и верности фюреру».

Вскоре офицер стал громко просить вынести его по нужде. Я выскочил в открытую дверь, сказав красноармейцам, чтобы они пока задержались с выносом носилок. И бывает же такое! Все дело в случае, особенно на войне. Из прибывшего к штабу грузовика выгрузили пленного немецкого солдата с перевязанной головой. Я приказал ему стоять рядом со мной, сказав: «Сейчас из этого строения вынесут на носилках раненного в ногу офицера. Смотри внимательно на него. Если он сделает тебе какой-либо знак глазами или движением головы, слегка кивни ему. Если не выполнишь, пристрелю». Пленный поклялся, что сделает все, что ему приказано. Когда красноармейцы вынесли на носилках Кугельгена, он стразу же обвел напряженным взглядом всех стоявших около бани людей. Взгляд его задержался на пленном с перевязанной головой, и он на секунду прикрыл веки.

Солдат чуть заметно кивнул ему. Лицо офицера выразило полное удовлетворение…

Стемнело. Вечером при свете керосиновой лампы мы продолжили допрос Кугельгена. Никаких результатов. Переводчиком была моя землячка из Берлина, тоже лейтенант Красной армии. Кугель-ген продолжал твердить свое. Все это время я сидел молча, спиной к офицеру. Затем я повернулся и, медленно цедя немецкие слова свистящим шепотом, как пару часов назад, произнес: «Так может, сейчас начнем говорить правду, которую вы рассказали пленному солдату с перевязанной головой? Повторите свой рассказ».

Кугельген побледнел. Лицо его задергалось. Он опустил голову. Прошло несколько томительных минут. Все молчали. Молчал и наш полковник. Наконец офицер поднял голову. Он больше не говорил о преданности фюреру и офицерской чести. Просил его не расстреливать. Так счастливо закончилась для Кугельгена эта фронтовая история… Остальное ты видел все сам.

— Но почему же он так и не узнал тебя на приеме? — спросил я. — Ведь такое откладывается в памяти на всю жизнь!

— Двадцать шесть лет тому назад у меня еще не было такой седой головы. И очков я не носил. Да и как мог сегодняшний товарищ Кугельген соединить воедино события лета 1942 года под Ржевом с февралем 1968 года и приемом по случаю 50-летнего юбилея Советской Армии?!

К сожалению, мне запомнились далеко не все истории из богатой событиями жизни моего товарища и коллеги по работе в Берлине Виталия Короткова [71], услышанные от него в разное время к кругу общих друзей. Некоторые, наиболее яркие и впечатляющие, особенно из последнего периода и относящиеся ко времени пребывания наших оккупационных войск на территории Германии и Австрии, заслуживают особого внимания. Хотя бы потому, что они дают правдивую и образную картину того времени.

Прибыв в Австрию после разгрома нацистской Германии в 1945 году, Виталий был назначен помощником заместителя по материально-технической части (по военной лексике — зампотех) разведывательного танкового батальона, дислоцированного прямо на берегу Дуная в центре Вены.

Виталий со своим сослуживцем любили в свободное от службы время прогуливаться по Вене. И чего греха таить, им нравилось пощеголять в только что выданной новенькой офицерской форме.

В первые послевоенные месяцы, когда еще вокруг царила эйфория победы, офицерский состав особо строгой дисциплины не придерживался. Как однажды образно выразился Виталий — была сама настоящая вольница! Но при всем при этом наши офицеры вели себя достойно, как и подобает командирам Красной армии. В принципе. Как правило. Солдат, естественно, без особой нужды и разрешения из части не отпускали. Если надо — строем, организованно. Тогда в Вене нашим офицерам не запрещалось даже посещать сектора других держав-победительниц.

Вот так однажды прогуливался Виталий с товарищем по красавице Вене. Ребята (а как еще можно назвать совсем юных офицеров?) ладные, красивые, подтянутые. Им было приятно ловить на себе восхищенные взгляды таких же, как и они, юных венских девушек, которые уже при виде их начинали призывно улыбаться и конечно же не прочь были познакомиться. Это радовало юных лейтенантов, но они держали себя строго. На танцах — другое дело. А тут прогулка по Вене! Надо держаться с достоинством. Инициативы не проявлять и повода не давать. Вот так и шли они, поскрипывая новыми хромовыми офицерскими сапогами, ощущая себя героями-победителями. Чувство уверенности и силы придавали им блестевшие на солнце золотые погоны, новые портупеи и такие же новенькие, не как потертые на фронте, кобуры с тяжелыми пистолетами ТТ. Улицы Вены были давно приведены в полный порядок, завалы и обломки после недавних уличных боев расчищены и убраны. На тротуарах не только ни одного окурка, вообще ни соринки, ни плевка. Вдруг перед глазами на противоположном углу улицы, на фасаде здания вывеска. На ней обозначено, что здесь размещается французский офицерский клуб. Подошли ближе. Через зеркальные стекла широченных и высоченных витрин видны столики, за ними военные, в гражданском — никого. Вход только для офицеров. Ребята решительно распахнули дверь и очутились в просторном зале на два десятка столиков с уютно смотрящимися стульями-креслами. Широкая лестница вела куда-то выше. У входа с внутренней стороны их вежливо приветствовал то ли швейцар, то ли метрдотель, ну, в общем, какой-то господин в непонятной полувоенной, но строгого вида одежде. Явно австриец. Он приветствовал вошедших по-французски, затем повторил эти же слова по-немецки и приглашающим жестом указал на свободный столик. Две трети столиков были заняты французскими офицерами. Некоторые были с женщинами. Французы народ европейский, воспитанный и на советских офицеров глаза откровенно не пялили. Но ребята заметили, что их появление было встречено с любопытством и многие, стараясь делать это незаметно, смотрели в их сторону. Подошел официант.