Георгий Санников - Без протокола: невыдуманные истории рассказывают дипломат Александр Богомолов и разведчик Георгий Санников

Где-то в начале 1968 года дежурный комендант посольства, принимавший посетителей и почту, передал адресованное мне письмо. Знакомые журналисты из представительства журнала «Штерн» [67]в Западном Берлине просили связаться с ними и, по возможности не затягивая время, посетить их редакцию. Контакты с представительством этого журнала были частью моих служебных обязанностей по посольской линии.

На следующий день я появился в редакции журнала. «Штер-новские» журналисты поведали мне интереснейшую историю. Они утверждали, что располагают точными данными о спрятанных в тайнике на территории одной из воинских частей ГСВГ [68]личных вещей крупнейшей политической фигуры Третьего рейха. Речь шла о Мартине Бормане [69]. В «цинке» якобы находились дневниковые записи Бормана, несколько записных книжек, письма, партийный билет члена нацистской партии вместе с золотым партийным значком [70]и пистолетом «вальтер» — личным подарком фюрера. Тайник оборудован под шпалой остатков железнодорожного полотна.

Сердце мое заколотилось. Я уже ощущал себя причастным к историческому событию особой важности. Журналисты выставили свои условия. В случае согласия советской стороны получить «цинк», мы должны подписать совместно составленный документ, в соответствии с которым немецкая сторона получает право вести фотосъемку всей операции по извлечению из тайника этого «цинка», вскрытию его здесь же и фотосъемку всех изъятых предметов без фиксации самих записей в бумагах. Это было, по словам немцев, необходимо для того, чтобы подтвердить принадлежность содержимого «цинка» Борману. «Штерн» также получал право опубликовать репортаж об этой акции в своем журнале.

На мои вопросы, где хотя бы приблизительно, ориентировочно находится эта воинская часть, журналисты только понимающе-иронически заулыбались, а один заметил:

— Знаешь, Георг, мы тоже умные. Вы в том районе, если мы его даже приблизительно укажем, все остатки железнодорожного полотна на территории всех воинских частей перекопаете, как кроты, прощупаете миноискателями, и мы останемся ни с чем, — и закончил: — Где-то на территории ГДР.

Выторговывать какие-либо условия, не зная реакции нашего посла Петра Андреевича Абрасимова и Москвы и не имея на это разрешения, было бессмысленно, и я возвратился в посольство. Сразу же проинформировал посла. Реакция Петра Андреевича была обнадеживающей. Он уверенно заявил, что, если все то, что я ему рассказал, соответствует действительности — решение Москвы, он уверен, будет положительным и мы получим интересный и нужный документальный материал, который может быть в будущем использован в интересах Советского Союза. Информация с нашим предложением сразу же ушла в Москву.

Прошло несколько дней. Никакого ответа. Решение явно затягивалось. Немцы вновь напомнили о себе. Посол связался с Москвой. МИД ответил: «Вопрос решается у военных». Вторым звонком в МИД посол попросил ускорить решение вопроса. Наконец Москва ответила: «Западногерманский журнал “Штерн” явно действует по чьему-то заданию. Не исключено, что это работа ЦРУ, пытающегося любыми путями и под надуманными предлогами проникнуть на территорию интересующей их советской воинской части, где, возможно, дислоцируется военная секретная техника. Мы уверены, что, получив доступ на территорию нужной им воинской части, они получат интересующую их информацию, перекопают силами наших же солдат остатки железнодорожного полотна, естественно, ничего не найдут и извинятся за причиненное беспокойство». Далее сообщалось, что вопрос был также согласован с Политбюро ЦК КПСС, где мнение военных нашло полную поддержку.

Так была закрыта тема с якобы хранившейся в известном «Штерну» месте на территории ГДР цинковой патронной упаковкой с дневником и другими личными документами и вещами Бормана.

Я в течение всех последующих лет до сегодняшнего дня внимательно отслеживал официальные материалы по немецким военным преступникам, в том числе по Борману, но до сих пор информация журнала «Штерн» о тайнике нацистского бонзы Бормана так нигде и не проявилась.

Наверное, правы были наши военные — западная разведка могла использовать «втемную» журналистов «Штерна» и, подбросив им информацию, проникнуть с их помощью на интересующий противника объект.

Ржев, 1942 год. Воспоминания фронтовика

23 февраля 1968 года. Берлин. Унтер-ден-Линден. Праздничный прием в посольстве по случаю 50-летнего юбилея советских Вооруженных сил. Огромные залы заполнили более тысячи гостей. Много военных. Присутствует весь генералитет ГСВГ. Среди немецких гостей тоже много военных, в основном генералов. Звучат торжественные речи. Для всех сотрудников посольства это прежде всего работа. Делается все от них зависящее, чтобы создать для гостей приятную и уютную атмосферу. Мы с женой находимся в кругу немецких друзей, наших добрых и давнишних знакомых. Двое из них воевали на стороне Красной армии. Более того — фронтовики. Оба имеют боевые награды. У всех приподнятое настроение. Кругом радостные, веселые лица. Шумно. Все усиливающийся гул голосов заставляет нас разговаривать друг с другом громче. Один из «моих» немцев-фронтовиков обращает внимание на входящего в зал заметно прихрамывающего человека. Это кто-то из приглашенных. На лацкане его пиджака четко выделяется значок члена СЕПГ. Моложавое, приятное, открытое лицо. Добрые, умные, чуть с грустинкой глаза, высматривающие кого-то среди окружающих его людей. На вид ему, может быть, чуть-чуть за пятьдесят. Он проходит мимо нашей весело разговаривающей группы и растворяется в толпе гостей.

— Что означает твой толчок, призыв к молчанию при появлении этого прихрамывающего человека? — спрашиваю я своего немецкого знакомого.

— Я расскажу тебе после приема удивительную историю этого человека.

И действительно, позже он рассказал мне нечто необычное. Его первая встреча с этим человеком произошла более четверти века назад. Он даже представить себе не мог, что именно здесь, сегодня вновь встретит его. Ему было известно, что этот человек прошел советский плен и «антифу», стал довольно известным журналистом и убежденным коммунистом. Даже убрал из своей фамилии приставку «фон», превратившись в «товарища Кугельгена». И это, наверное, правильно. Людям свойственно при определенных ситуациях менять свои идеологические убеждения, воспринимая другую, более убедительную для себя идеологию. Хочу надеяться, что это именно тот случай. Я с нескрываемым любопытством слушал своего товарища.