Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

— В общем, письмо написано. Не написать его я просто не могла, раз люди просили об этом. Поймите, не о себе я думала…. Так, значит, за это меня нужно считать сумасшедшей? Исключать из партии?

Я заплакала. Пожалуй не столько от обиды, сколько для Там. Андр.

— Вы знали, на что идёте, знали, что за это могут прицепиться, и раз пошли, терпите, — начала она успокаивать меня, — и успокойтесь. В обиду ведь всё равно мы вас не дадим. Вы вот что сделайте: поезжайте и как можно скорее в Ижевск. Пусть вас там обследуют. Тогда Красногорские ничего не смогут с вами сделать.

В эту же ночь я отправилась в город. Благо была и причина для этого: Саша уехал устраиваться в Ижевск, и надо было помочь ему.

И вот я снова в кабинете заместителя министра здравоохранения товарища Анисимова.

— Вам, вероятно уже сообщили о результатах работы комиссии по проверке моего письма?

— Сообщили. Но нам надо кое-что сверить ещё здесь, в Ижевске, и тогда мы будем решать. О решении мы вам сообщим.

— Скажите, хорошо это или плохо, что я написала?

— Хорошо-о, — тряхнул чёрными волнистыми волосами заместитель министра. — А в чём дело?

— Только уехала комиссия, как мне пришло вот такое приглашение к нервопатологу Зорину.

Я подала открытку.

— Я спрашивала его, для какой цели они приглашают меня. Он сказал, что я на него написала клевету и что надо проверить мою психику, раз я пишу жалобы.

— Это уже не первое приглашение. Так вот, я очень прошу вас дать мне направление к невропатологу или лучше психоневропатологу. Пусть проверят, нормальна ли моя психика. Я даже согласна лечь на исследование, если уж это потребуется.

Анисимов молча заполнял направление в амбулаторию психодиспансера на листке Министерства здравоохранения. В ней он сообщал, что направляет меня по моей настоятельной просьбе и просит дать ему полную характеристику моей психике.

— Давайте идите поскорее, пока не кончился приём, а то опоздаете, — предупредил он меня.

Я быстро вышла из кабинета и направилась по указанному адресу.

Приняла меня психоневропатолог — очень симпатичная, приветливая молодая женщина.

— Вы уже были у нас на приёме по своему желанию, так? — спросила она, рассматривая мою карточку.

— Да, была. Я очень тогда плохо чувствовала себя и действительно боялась, что сойду с ума, как мой брат.

— Ну и что же вам тогда сказали?

— Сказали, что в такие годы с ума уже не сходят.

Она улыбнулась.

— Ну, а сейчас почему вы пришли к нам?

Я рассказала.

— Вот прочитайте, — подала я вырезку из «Победы» с моей характеристикой как рабкора. Давно ли они писали обо мне вот так. Стоило мне высказать своё мнение, отличное от рекомендации Райкома, как всё изменилось.

— Очень чутка к нашим просьбам и заданиям А.Н. Колотова — наш активный селькор. Не было случая, чтобы она не откликнулась хорошей, обстоятельной статьей на наш запрос. Учитель по профессии Анастасия Николаевна умеет подойти к людям, поговорить по душам, и люди отвечают ей тем же: доверяют ей, делятся сокровенным. Не потому ли её корреспонденции отличаются не только объективностью, но и большой теплотой и душевностью, — читала вслух врач. — Замечательные слова! — воскликнула она, прочитав.

— Статья эта вышла совсем недавно: 13 января 1972 года. А сейчас вот….

Еле удержала я готовые вот-вот выкатиться слёзы. Ну и плаксы же мы, женщины! Вероятно потому, что тоньше наша психика, острее переживаются огорчения и неприятности, и слёзы нам даны как защитная реакция для предохранения нервной системы от глубоких травм.

— Вам много приходится вести общественной работы?

— Много. Я начала перечислять все мои занятия.

— Ой, как много! Как вы успеваете всё это делать с такой семьей?

— Вот, успевала…. Сейчас ещё ничего. Дети уже подрастать начинают. Труднее было, когда они были все маленькие. Ночи три напролёт приходилось не спать, когда готовила очередной номер «Устного журнала». Сочиняла-то ведь всё я. Но мне не казалось трудно. Просто горела душа, хотелось сделать что-то большее после принятия программы нашей партии.

Врач с кем-то переговаривалась по телефону.

— Нам нужна ваша производственная характеристика.

— Но я же сейчас уже четвёртый год не работаю. Кто мне её даст? Я награждена значком «Отличник народного просвещения», юбилейной Ленинской медалью. Это, наверное, в какой-то степени будет тоже моя производственная характеристика?

— Ну, конечно, — подтвердила она.

— Вот ещё одна моя характеристика как пропагандиста, — сказала я, подавая статью Славы Шуклина «Посещая занятия», напечатанную в «Победе» от 29 февраля 1972 года.

Она прочла вслух и её.

— Знаете что, ну абсолютно никаких нарушений в вашей психике я не вижу. Но дать ответ на запрос из Министерства здравоохранения одна я не имею права. Я направлю вас к профессору — психиатру. Вы согласны?

— Ну конечно. Куда и когда мне прибыть?

Она объяснила.

— Только обязательно приезжайте. Я для вас специально его приглашу. И захватите с собой все ваши награды и партийную характеристику, — добавила врач.

— Но мне, же не дадут её без вашей просьбы.

— А я напишу. Только куда лучше: в Райком или в вашу парторганизацию? — посоветовалась она со мной.

— Лучше в Райком. Интересно, что они ответят?

В школу за характеристикой я пришла во время собрания учителей. После окончания его я громко обратилась с просьбой о характеристике к секретарю парторганизации С.М. Берестовой. Хотелось, чтобы мои коллеги знали, какая паутина плетётся вокруг меня.

— Для чего она вам стала нужна? — недовольно спросила Сагида Михайловна.

— В районе усомнились в моей психике, и я поехала её проверять в Ижевск, — спокойно и по-прежнему громко ответила я.

К нашему разговору начали прислушиваться.

— А там попросили партийную характеристику. Вот, смотрите, — подала я рецепт.

— Тут же обращаются в Райком, а я при чем?

— Так, вероятно, вас же попросят её написать.

— Пойдёмте, позвоним Чувашову. Я не знаю, как мне поступить. Просят-то все же Райком дать вам характеристику.

Позвонили.

Посоветовавшись с Соловьёвым, Чувашов ответил, что характеристику пусть напишет Сагида Михайловна и утвердит её на партсобрании.

— Но ведь её, вероятно, надо ещё заверить в Райкоме? — спросила я Чувашова.

— Ничего не надо. Пусть подпишет сама, а печать поставит школьную, — ответил он.

— Выдумали там ещё какую-то характеристику! — выражала своё недовольство Берестова.

Вечером она позвонила мне.

— Я звонила сейчас Соловьёву. Он ответил, что никакой характеристики писать не нужно.

— Ну что же, я так и передам.

«Не захотела написать мне такую характеристику, которую бы можно было утвердить на нашем собрании. Дала возможность Соловьёву дать свою, устную, уж, конечно, не в мою пользу. Решила ещё раз верой и правдой послужить Райкому, отыгравшись на мне, предав нашу давнюю дружбу, — с горечью думалось мне.