Александр Колотов - Из рукописей моей матери Анастасии Николаевны Колотовой. Книга 3

Научно-техническая революция не только создаст необходимое изобилие предметов потребления человеком, но и переделает сознание человека, породит новые производственные отношения.

Как всякая революция, она потребует людей, которые поставят себя на службу этой революции, всю свою жизнь посветят устранению всего, что мешает её осуществлению.

Ох, как коротка жизнь!

«Вы такой же враг Советской власти, как пьяница, бюрократ и взяточник!»

Он изъявил благородное негодование.

«Я — враг? Да как вы смеете говорить так! Я кровь свою проливал за советскую власть, а вы меня врагом называете! За это и к ответственности привлечь можно».

«Привлекайте хоть к чему. Я не откажусь от своих слов. Разве вы не видите, как необходимо сейчас творчество, а вы губите всякую живую мысль, всякую инициативу, они просто претят вашей натуре. Вспомните наш «Устный журнал». Разве вред от него был? Вы же сделали всё возможное, чтобы похоронить его, когда узнали, что он не рекомендован Райкомом».

«Кто вам запрещал его выпускать? Вас покритиковали немного, вы и бросили всё».

«Критиковать можно по-разному. Можно так сказать, что человек сразу почувствует доброжелательное к нему отношение и искреннее стремление исправить его недостатки, помочь ему, а можно так разнести, унизить человека, что ему просто не захочется продолжать дело. Так вот вы и критиковали. Или моя рабкоровская работа. С какой издевкой вы говорили, что я вмешиваюсь во все дела! Разве не партия учит нас быть хозяином своего государства, доходить до любого дела?»

«Вы мешаете людям спокойно работать!»

«Например».

«Какое ваше дело было вмешиваться в работу Рабкоопа? Без вас бы вмешались, если бы потребовалось. Кто вы такая?»

«Никто. Рядовая. Только не могу молчать, как делают другие, если вижу, что не так. Кому от этого плохо?»

«Кому стало хорошо, если сейчас нигде не достанешь муки, если в посёлке не стало врача?»

«Не я виновата, что вокруг этой муки творились преступные махинации. Не виновата и в том, что врач встал на путь злоупотребления служебным положением. По-вашему, молчи и не вмешивайся, если тебя не касается, закрой на всё глаза. Так что ли? Так ведь это обывательская психология и никогда она никому пользы не приносила».

«Не хватало ещё, чтобы вы меня обывателем назвали!»

«А что? Самый настоящий обыватель и есть. Боже упаси что-то предпринять без руководящего указания сверху! Как бы чего не вышло. И вижу да не вижу. Разве этого требует от нас Устав нашей партии, если вы его читали и знаете?»

«Вы только одна и знаете».

«Не я одна. Что же меня касается, так это верно — знаю, потому что очень часто в него заглядываю и стараюсь поступать так, как требуется им».

«А-а, что с вами говорить! Всё равно вы будете стоять на своём!»

«И буду! Потому что, правда не на вашей стороне. Не тому нас партия учит».

Не было такого диалога между мной и Галимовым вот в таком полном виде. Он происходил по частям и в разное время, за исключением только первой его части, где я назвала Галимова врагом Советской власти. Никогда не называла его так в глаза, но в мыслях для меня он был всегда им, и в мыслях, же я представляла себе, как бы он повёл себя, скажи бы ему прямо об этом. Но он самый настоящий враг, и в мыслях своих я доказывала ему, почему он враг.

Споры между нами происходили постоянно, но были они бесплодны, потому что в них не принимали участия остальные коммунисты. Ведь они не задевали их лично! Для Галимова же было достойно внимания только то, что говорилось людьми, стоящими выше него. Тут он всегда соглашался, если даже сказанное шло вразрез с его представлениями и понятиями. Очень редко в присутствии вышестоящего лица он отваживался высказать своё мнение, но я не помню случая, чтобы он когда-нибудь набрался смелости отстаивать его перед начальством.

Учитель учит ученика тому, чем он сам владеет, вносит в сознание своего воспитанника то мировоззрение, которого придерживается сам. Не разбудят люди, подобные Галимову, творческой, живой мысли, не научат самостоятельно думать, принимать решения и никогда не научат отстаивать их. А именно это все больше и больше становится необходимым в трудовой жизни каждого человека, особенно сейчас, когда идёт перестройка всех общественных отношений и в первую очередь производственных отношений.

Нет более беспристрастного критика для человека, чем он сам. Тогда только и может выковаться личность, когда существо, под высоким названием Человек, будет критически оценивать каждый свой шаг, каждый прожитый день. Был ли оправдан смысл твоего существования за это время, что вложил ты в торжество общего дела, что сделал, продвинулся ли сам и помог ли людям продвинуться вперёд пусть на самый маленький, воробьиный, шаг по пути к новому, полной ли мерой своих возможностей вложил свой труд в общий труд на пользу всех людей живущих и будущих поколений?

Ты будешь душевно спокоен и удовлетворён, если будешь иметь право сказать: «Да, я сделал всё, что мог».

Но если ты подойдешь к себе с самыми высокими требованиями, ты никогда не сможешь сказать себе этого, а если сказал, считай себя уже на обочине дороги, по которой движется человечество вперёд и вперёд к новым рубежам, новым свершениям.

Если ты на время остановился чтобы передохнуть, осмотреться, собраться с силами и снова двинуться вперёд, ты ещё не погиб. Но если отстал для того, чтобы остановиться и осесть, ты уже мертв.

Не останавливайся же надолго, любыми путями ищи себе возможность двигаться, жить в полную силу своих возможностей, иначе наступит скоро для тебя конец. Сколько же может продолжаться остановка? День, два, месяц, год? Смотри сам, но помни, чем дольше ты стоишь, тем труднее тебе снова зашагать, в общем строю. Вот ты уже стоишь, вот устал и начал прогибаться к земле, вот сел, вот прилёг отдохнуть и уснул, а время идёт и идёт, и неумолим его бег, и вот уже ты начал обрастать плесенью, и смрадный дух пошёл от тебя….

Люди уберут твой труп с дороги, выветрится память о тебе, если ты ничего не оставил в жизни полезного и нужного в вечном движении вперёд. Но чем глубже проложен твой след на земле, чем нужнее то, что ты оставляешь людям, тем дольше будет жить о тебе память.

Итак, самый неумолимый судья твоих действий ты сам, твоя совесть. Не давай ей заснуть в себе, иначе заснешь и ты сам.

Нет, не спит ещё во мне неумолимый судья. Не дает он мне дальше продолжать такую бездеятельную, бессодержательную жизнь.

«Нет возможности применить свои силы здесь, ищи другое место», — постоянно слышу я в себе зовущий голос.

Но чем ближе решающий шаг, тем сильнее внутренняя борьба самого с собой. Два голоса постоянно спорят друг с другом: живой — голос моих убеждений и мёртвый — голос привычного, застоявшегося, обыденного.